меня отмывать.
– Далеко мы от Герсики, но и сюда доходят слухи, что дела твои непотребные совсем мерзкими стали.
Старик пожевал губу, открыл глаза и тяжко вздохнул.
– Вот уж не думал, что моя наука в богопротивное дело обернется. Но тебя же это не остановит?
– С чего бы? – ощерился в жуткой улыбке брат Пяст.
– Зевнул я тебя, проворонил, – поскучнел Всечет. – Надо было страже тогда помочь за веревку дернуть, а не поить их за твое освобождение.
– Значит, говорить не станешь, – процедил хольд сквозь зубы.
– Ты же знал ответ заранее. Зачем столько верст наматывал?
Брат Пяст придвинулся ближе, наклонился, прошипел прямо в заросшее длинным волосом ухо монаха:
– Ты знаешь, кем я стал. Всю обитель под корень сегодня же! У тебя есть время пока все десять пальцев не загну, чтобы заговорить и оградить невиновных от гнева отца Тримира.
Старик пошевелился и мех с вином шлепнулся на пол.
– У тебя с Тримиром есть оправдание, – неожиданно хихикнул он. – Глупость и ненависть. Жаль, что не доживу до того часа, когда под вашими ногами так же запалят солому с дровами, как и вы поджигаете их под ногами приговоренных.
– Все-таки, скажешь, – хольд обрадованно потер ладони.
– Не сомневайся, – твердо ответил Всечет, – Хотя бы ради того, чтобы те, кто придет за вами, поторопились. Ты должен был запомнить, Пяст, что для них преград не существует.
– Ну, – гость махнул рукой и поднял мех, – ты все равно не узнаешь о последствиях содеянного. Давай, лучше выпьем. За удачу близкую, или за смерть скорую – это уж пусть каждый за то, что ему по нраву больше.
– На углях скоро пить будешь, на пепелище! – взбеленился старик.
Брат Пяст икнул, будто подавился. Растерянно посмотрел на перекошенный рот Всечета. Никак понять не мог, о чем тот. Наконец, осознав, задышал прерывисто, наливаясь гневом, врезал кулаком по лавке, а старый монах вздохнул, с тоской глянул на сосуд с вином и, кряхтя от усилий, с хрустом в костях стал подниматься. Посидел немного, сдернул с подушки медвежью шкуру и достал из-под нее глиняную чашу. Хольд хмыкнул.
– А ты, старик, еще поживешь, гляжу. А что? Здесь не так плохо, как могло показаться с первого взгляда. Воздух просоленный, полезный, дышится легко, сосны, песок, камни. Отличное место, чтобы молиться с чистой совестью.
– И Герсика тоже на берегу Янтарного моря стоит. И сосны там те же, и песок, и камни точно такие же, а воздух гнилой.
– Ты потому и ушел в этот монастырь.
– Я бы ушел еще дальше, да хворь свалила.
Пяст хохотнул, хлопнув себя по бедру, откупорил мех и щедро плеснул в чашу Всечета, не пролив ни капли. Тот зыркнул на него исподлобья и начал медленно тянуть вино. Потом причмокнул, вытер бороду вокруг рта, и сложился обратно на лавку. Старший тайного сыска прижал мех к губам, запрокинул голову, задвигал острым кадыком, глотая.
– Хорошее