было в лекциях Симонова и прямых призывов к революционному насилию в Австралии. Впрочем, и «непрямых» призывов было достаточно, чтобы обвинить советского консула в подрыве устоев. Например, отвечая на вопросы, он предлагал австралийским рабочим «делать то же, что делают русские». А рассуждая о целесообразности «политического действия» (выборы и пр.), высказался следующим образом: дескать, все это пригодится, но только после революции[114]. Вполне советский подход – вначале революционное насилие, которое позволит передушить всех, кто может голосовать «неправильно» и лишь после – само голосование. Впоследствии в СССР именно эта модель была взята за основу.
Судебный процесс тянулся более четырех месяцев, до конца марта 1919 года. Все это время Симонов безуспешно ссылался на свою дипломатическую неприкосновенность и неправомочность суда. Эти возражения отметались, но австралийцам не хотелось доводить дело до заключения ответчика в тюрьму. Сейчас он лицо неофициальное, а потом мало ли что… Поэтому Симонову была предложена сделка. Приговор выносится обвинительный, но – по просьбе Симонова – с отсрочкой наказания до его отъезда из Австралии. Когда бы ему разрешили этот отъезд, никто не знал, поэтому Петр Фомич мог какое-то время (может, и достаточно долгое) оставаться на пятом континенте, не рискуя своей свободой. От любой незаконной пропагандистской деятельности он, естественно, отказывался.
Подобный компромисс его не устроил. «Я категорически отказался от такого освобождения, так как это равносильно было бы признанию законности суда, и требовал безусловного освобождения, как неподсудного»[115]. Тем не менее, власти не теряли надежды уговорить Симонова. В январе он получил письмо от Уотта – через Консидайна, встречавшегося с исполняющим обязанности премьера поводу своего русского товарища. Теперь предлагался отъезд из Австралии сразу после освобождения. Вроде бы он хотел этого… Но в своем ответе от 13 января 1919 года Симонов заявил, что даст свое согласие лишь при условии снятия с него всех обвинений. В противном случае он оказался бы в «ложном положении», и его отъезд стал бы напоминать бегство[116].
«Я удивлен получить такое предложение от премьер министра Содружества, – писал Симонов, – который мог не приостановить, а полностью снять с меня обвинения… и тогда я уехал бы. Мое правительство располагает своими представителями во всех частях света, которые действуют так же, как и я. И хотя некоторые из них, как и я, не были признаны официально, тем не менее, к ним относились как к представителями русского народа, и не было случая, чтобы кто-либо из них подвергся таким же оскорблениям и преследованиям, какие я испытал по милости федеральных властей Содружества. Хотя мой коллега Литвинов был задержан в Лондоне, его не только немедленно освободили, но еще предоставили все возможности, чтобы он уехал в страну по собственному выбору»[117].
Переписка продолжалась и в феврале, но