идет! – крикнул кто-то на лестнице.
– Он идет! – крикнул другой.
– Он идет! – крикнул третий.
– Он пришел! – воскликнула графиня. – Он пришел, мой ненаглядный!
И схватив меня крепко обеими руками, она трижды чмокнула меня в нос.
Это вызвало сенсацию.
– Diavolo![135] – воскликнул граф Каприкорнутти.
– Dios guarda![136] – проворчал дон Стилетто.
– Mille tonnerres![137] – крикнул принц де-Гренуйль.
– Tousand Teufel![138] – пробурчал электор Блудденнуфф.
Этого я не мог вынести. Я рассердился. Я обратился к Блудденнуффу:
– Милостивый государь! – сказал я. – Вы павиан!
– Милостивый государь! – возразил он после некоторого размышления – Dormer und Blitzen![139]
Больше ничего не требовалось. Мы обменялись карточками. На другое утро я отстрелил ему нос, а затем отправился к своим друзьям.
– Bête![140] – сказал первый.
– Дурак! – сказал второй.
– Олух! – сказал третий.
– Осел! – сказал четвертый.
– Простофиля! – сказал пятый.
– Болван! – сказал шестой.
– Убирайся! – сказал седьмой. Я огорчился и пошел к отцу.
– Отец, – сказал я, – какая цель моего существования?
– Сын мой, – отвечал он, – изучение носологии, как и раньше; но, попав электору в нос, ты промахнулся. Конечно, у тебя прекрасный нос, но у Блудденнуффа теперь совсем нет носа. Ты провалился, а он стал героем дня. Бесспорно, знаменитость льва пропорциональна длине его носа, но, Бог мой! возможно ли соперничать с львом совершенно безносым?
Необыкновенное приключение некого Ганса Пфааля
Мечтам безумным сердца Я властелин отныне, горящим копьем и воздушным конем Скитаюсь я в пустыне.
Согласно последним известиям, полученным из Роттердама, в этом городе представители научно-философской мысли охвачены сильнейшим волнением. Там произошло нечто столь неожиданное, столь новое, столь несогласное с установившимися взглядами, что в непродолжительном времени, – я в этом не сомневаюсь, – будет взбудоражена вся Европа, естествоиспытатели всполошатся, и в среде астрономов и натуралистов начнется смятение, невиданное до сих пор.
Произошло следующее. Такого-то числа и такого-то месяца (я не могу сообщить точной даты) огромная толпа почему-то собралась на Биржевой площади благоустроенного города Роттердама. День был теплый – совсем не по времени года, – без малейшего ветерка; и благодушное настроение толпы ничуть не омрачалось оттого, что иногда ее спрыскивал мгновенный легкий дождичек из огромных белых облаков, в изобилии разбросанных по голубому небосводу. Тем не менее около полудня в толпе почувствовалось легкое, но необычайное беспокойство: десять тысяч языков забормотали разом; спустя мгновение десять тысяч трубок, словно по приказу, вылетели из десяти тысяч ртов