ударим, бунт нам окажется как нельзя кстати.
– Что же, в твоих словах есть здравый смысл, княжич, – улыбаясь, протяжно сказал Тюхтяй. – Сколько воинов готовы кинуть в бой наши гривноградские друзья?
– Двадцать тысяч конников и пешцов, великий каан, – ответил Владимир.
– Пресветлый властелин, – продолжил он. – Для меня великая честь стать мужем вашей дочери, чья красота затмевает даже звезды и солнце. Если позволите, я бы хотел сделать ей еще один дар. Конечно, он недостоин столь удивительного создания…
Один из дружинников в глубоком поклоне приблизился к хатуни, встал на колени и протянул ей небольшой, украшенный жемчугом ларчик. Под открытой крышкой на синем бархате пылал золотой перстень, усыпанный самоцветами, – знак помолвки. Улыбка еле заметно скользнула по ее кукольным алым губкам, черные глаза игриво выстрелили в сторону Владимира. Она медленно и как бы нерешительно взяла подарок.
– Твои дары, как всегда, прекрасны княжич! – сказал хан с хитростью в голосе. – И нам есть чем на них ответить. Тебя, наверное, интересует приданное?
– Как можно, великий властелин? Ведь это такая честь….
– Оно уже дожидается тебя, дорогой зятек, – перебил его хан. – Скоро ты все получишь. А пока ешь, пей, отдыхай. Этот праздник в честь тебя и моей несравненной дочери.
Владимир старался пить поменьше хмельных напитков, но это было непросто, ведь сами сыновья Тюхтяя, царевичи Герреде и Белту, пригласили его к себе и поднимали кубок за кубком.
– Да будет ваш союз богат потомством, словно цветущие сады Шерварана богаты душистыми плодами! – провозгласил Герреде очередной тост.
Старший царевич не выглядел крепким воином: тело его казалось изнеженным, выпуклый живот виднелся даже сквозь свободный шелковый халат. Совсем иное впечатление производил Белту – стройный, точно ольховый ствол, стремительный в движениях и хмурый. Его лицо, расчерченное линиями скул и ниточками усов, обветрили степные ветра, а руки загрубели от поводьев, лука и рукояти сабли.
Владимир задумчиво взглянул вдаль, на посеребренное светом звезд и сплошь забрызганное кровавыми каплями маков полотно степи. Волнистая тесьма холмов окаймляла горизонт, отсекая равнину от небесного свода. По другую руку, за яркими шатрами и обозами лениво нес свои черные воды Буллях. Река была настолько широка, что противоположный берег ее и вовсе растворялся в ночной тьме. Всего в паре поприщ15 отсюда вверх по течению стоял гигантский Усоир – единственный оседлый город и сердце кочевой империи, что расползлась на полмира, как сорная трава.
Только сейчас Владимир осознал, как далеко его занесло от дома (точнее от того места, которое он лишь условно называл своим домом), и что обратной дороги нет. Ее занесли песчаные бури, размыли серые дожди, загородили кархарнские баскаки со своими отрядами, а дальше – сеяжские остроги, заставы и дремучие леса. Лишь жажда мести, желание забрать свое, принадлежащее по праву, точный расчет и бесстрашие могли