сада нотную тетрадь —
Бекары слив и персиков диезы…
Даже Татьянины стихи о дочери и о любимом, о живописи и музыке, даже её мысли о судьбе России, сильные и трогательные, щемящие строки о близких, уже ушедших в мир иной, – всё-всё наполнено звуками Эоловой арфы ветров-менестрелей и цокотом дождя по асфальту, дышит жимолостью и жасмином, заглядывает в душу муаром сумерек или кружит в листопаде воспоминаний: «Сяду на пахнущий тёсом порог – ждать разноцветное гулкое лето». Эта поэзия – чистая, честная, близкая и ощутимая, и, открывая томики Татьяны Гордиенко, ты уже знаешь,
как радостно слагаются стихи,
как солнечно, как ангельски нетленно,
как чаечно, как солоно, как пенно…
Читатели да будут не глухи!
Зимы и вёсны наперечёт
«Вся пестрота земного шара…»
Вся пестрота земного шара
так незатейливо стройна,
как будто кистью Ренуара
была отмечена она.
Кокетливы поля и реки,
и у деревьев томный взгляд,
едва приподнятые веки,
чуть-чуть приспущенный наряд.
И лёгкой дымки поволока
легла на водяную гладь.
И шелестящая осока.
И нежных лилий цвет и стать.
Почти творения Сислея,
полёт мазков Фантен-Латур.
Картин природных галерея —
явленья красок и фигур.
И, может, не осмыслить сразу,
что в нашей жизни на весах
большая радужная ваза
у человечества в руках.
«С разбегу – в зиму, в мокрые снега…»
С разбегу – в зиму, в мокрые снега.
В остатки листьев, дремлющих на ветках.
Вновь у дорог раскисли берега,
а солнца луч проглядывает редко.
Вновь в эру курток, шапок и шарфов,
в смешенье дня и сумерек кромешных,
в смятенье песен, в оторопь стихов
и уязвимость выводов поспешных.
Я со стекла испарину сотру.
Теплу, увы, уже не задержаться.
И снова лист трепещет на ветру
и каждый раз рискует оторваться.
Наступление зимы
У зимы свои законы,
свой особенный кадастр.
Отгорели быстро клёны
на глазах увядших астр.
Эльфы листьев откружили,
день скатился на минор,
травы головы сложили,
и умолк пернатый хор.
Заготовлены поленья.
Веет стужей над рекой.
Осень сгорбленной дуэньей
вновь уходит на покой.
Всё расписано гризайлью —
и дороги, и душа.
И метель в своих дерзаньях
бесконечно