«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы
перекрестка середины XX века. Немецкие солдаты толпятся на обочине. Среди них больше всего либо слишком молодых, либо слишком пожилых. Это последние резервы Гитлера. Они никому не нужны. С ними никто не считается, никто не общается.
На кого же с надеждой устремлены их глаза в эти мгновения? Ведь им так хочется уже сейчас что-нибудь узнать о своём месте на земле? Им хочется определённости, порядка, ясности, наконец, им хочется еды. И со всеми своими многочисленными вопросами они тянутся к единственному человеку, олицетворяющему для них власть на всей земле, к полновластной хозяйке Европы – молоденькой советской регулировщице!
Этой девушкой нельзя было не залюбоваться! Она была в пригнанной к стройной фигуре выутюженной шинельке. На ней красовалась пилотка, из-под которой всё же выбивалась русая коса. Ей было некогда даже поправить прическу!
– Фрау!.. Фрейлен! – взывали к ней обескураженные немецкие вояки. – Гитлер капут!
Девушка их не слушала. О том, что Гитлеру будет капут, она знала и сама – наверняка ещё с первых дней войны.
– Битте! Плен, плен! – кто-то подсказывал так нужное немцам сейчас слово, важнейшее, спасительное.
Дескать, фрейлен, милая! Возьми нас, пожалуйста, в плен! Об этом её, хрупкую, изящную девушку, одинокую на ВСЁМ огромном перекрёстке (БЕЗ ОРУЖИЯ ПРИ СЕБЕ!) молили сотни здоровенных мужиков! Это было трагикомическое зрелище!
Но девушке не было времени ни оценивать ситуацию, ни разбираться с немчурой. Одной рукой она отмахивалась от них, как от назойливых мух, а другой поднимала и опускала свой жезл, который в данный момент мне казался маршальским жезлом, видным всей взбудораженной Европе.
Она указывала дорогу всем участникам всех потоков, она знала место каждому: нашим войскам – только вперёд, на запад, гражданским беженцам – туда же (они порядка не нарушат, сами дойдут), путь на восток – освобождённым иностранцам и нашим родным людям. А военным немцам, ступавшим порою на запретный, столь тесный в эти великие дни асфальт, она коротко бросала:
– Назад! Цурюк!
Тем не менее какая-то группа немецких вояк прорвалась к регулировщице и окружила её, повторив свою просьбу.
– Идите, куда хотите! – крикнула она им, и я это слышал. Её голос прозвучал звонко, но грозно и властно. – Да убирайтесь же вон с дороги! – не стерпела девушка и, топнув блистательно начищенным сапожком, пропустила вперёд вереницу наших пушек.
До сих пор жалею, что не прорвался поближе к ней со своим журналистским блокнотом. Мне так хотелось спросить её:
– Как Ваша фамилия, товарищ ефрейтор? Скажите мне! Это так важно для всех нас, для всех, кто будет жить после нас! Ответьте, пожалуйста!
До сих пор мечтаю о таком памятнике – памятнике русской девушке-регулировщице. Такой памятник сказал бы современникам и потомкам не меньше, чем памятник в честь солдат-освободителей.
… Над Эльбой алел рассвет. Весело пробуждались мои друзья, воодушевленные крылатой