голубчик!» Так и пробродил всю ночь по Москве. Дворники метут, весело. А в художественном училище привязался ко мне один старичок, чем-то я ему не понравился. Усадил за стол, говорит: «Вот вам натюрморт. Работайте!» А на столе кувшин, тряпье, какая-то мура, в общем. И гипсовая головка, женская. Вот головку эту я и так, и этак, а старичок всё недоволен. «Чего она у вас такая? Чего не радуется? Где улыбка?» Ну, я тогда был обидчивым, бросил все эти художества. Наткнулся на объявление: «Курсы радиотелеграфистов. Форма. Питание». Клюнул на форму и на питание. А не засуетись, значит, найди подход к тому старичку, смотришь, сидел бы сейчас не на Крайночном, а где-нибудь в теплом Кагане под цветущей черешней. В общем, не сложилась судьбинушка.
– Как это, не сложилась? – засуетился Николай Иванович. – Ты кому такое говоришь, Римас?
– А ты не понимаешь?
Вовка медленно закипал. Чувствовал, не простой идет разговор, а с каким-то тайным подтекстом, с непонятным значением. Двери надо высаживать, бежать на Угольный, а они про судьбинушку! Да еще Лыков не вовремя вздохнул: «Собачек жалко. Пулями посекли собачек!»
– Ты себя, Илья, пожалей! За ночь не замерзнем, конечно, тут у меня шкуры медвежьи, но утром-то! Подумать страшно!
– А ты не думай! – ответил за Лыкова радист. – Я вчера с Пашкой Пушкарёвым болтал. Ну, который сидит на Врангеле. Он мне стучит: жену, сынишку почти три года не видел! А я ему в ответ: скоро увидишь…
– С Врангеля? – Вовку как током ударило. – Вы разговаривали с Врангелем?
– С Пашкой Пушкарёвым разговаривал, – возразил радист. – Но точно, он с острова Врангеля. Тебе-то что?
– Отец это мой…
Радист даже привстал:
– Брешешь!
Но Лыков погладил Вовку по плечу:
– Садись поближе. Когда рядом живое – теплей. Я вот думал угостить тебя настоящими засахаренными лимонами, да не получилось. Уж извини. – Сказал в темноту: – Ты, Римас, не шебурши зазря. Дельный у нас пацан.
– А Пашка-то! – неизвестно чему обрадовался радист. – Ведь это он выручил нас на острове Белом. Сидело там нас пять человек, и все, как один, как в детском садике, чахли от фарингита. Першит в глотке, текут сопли, кашель извел. Как только домик ни обогревали! Даже лампу паяльную приспособили. Утром врубишь ее, газит, зато минут через десять хоть в трусах бегай! Тут-то и появился Пашка. С «Красина». Пузо вперед, щерится от удовольствия. Ну и, само собой, удивляется. Зачем, дескать, стране больные полярники, зачем ей паршивые задохлики? «Так не помогают, кхе-кхе, лекарства, – объясняем. – Все таблетки, кхе-кхе, погрызли, а толку, кхе-кхе, нет!» А Пашка: «Воду на чем греете?» – «На паяльной лампе!» – «А домик утром чем прогреваете?» – «Паяльной лампой!» – «Ну и дураки! – говорит. – Угар, он сильно воздействует на слизистую!» И приказывает: «Лампу на склад! Печку топить дровами! Лучше вилку рукавицей держать, чем бегать в маечке вокруг паяльной лампы!» Деловой у тебя отец, Вовка! С таким везде хорошо!
Вовка сжал зубы. Боялся – заплачет.
Лыков это почувствовал. В темноте, стараясь