говорят в армии, у нас достаточно до весны, а там глядишь всё и успокоится: или большевики укрепятся и законы новые определят, или какая-нибудь новая власть объявится, или царь вернётся, будь он проклят: довел страну до полного разорения, отрекся от власти и живет как ни в чем не бывало здесь, неподалеку, в Тобольске – мне тамошние купцы об этом сказывали.
В разговор вмешалась Евдокия Платоновна: -Хватит вам лясы точить, наговоритесь ещё. Гостю с дороги отдохнуть надо и выспаться. Идите к жене, Иван Петрович, заждалась поди, а я здесь на кухне приберусь и тоже на боковую со стариком своим – ему этим годом шестьдесят годков стукнуло, а все делами занимается и никак не угомонится: польский шляхтич, старый хрыч, – беззлобно закончила тёща, прервав беседу тестя с зятем.
Анечка как ушла в спальню, когда всплакнула дочь, так больше и не вернулась за стол.
Иван Петрович, пожелав тестю спокойной ночи, прошел в спальню, которая находилась в дальнем углу этого большого дома. На столе стояла лампа с притушенным фитилем, язычок пламени еле-еле освещал стол, кровать и зыбку, в которой посапывая, мирно спала его дочь Ава. Когда Иван Петрович вошел в спальню, Анечка встрепенулась на кровати, показывая, что не спит.
Иван Петрович скинул халат и чуни и, подвинув жену, лёг рядом, прижавшись к её горячему телу, прикрытому одной рубашкой: в доме было жарко натоплено и одеяло могло потребоваться лишь под утро, когда жгучий сибирский мороз выстудит домашнее тепло до прохлады.
Анечка, прижавшись всем телом к мужу, и ощутив, как страстное желание мужской близости захлестывает её всю с головы до ног, поцеловала мужа в щеку и смущенно прошептала ему на ухо: -Хочу тебя всего!
Иван, тоже желая близости, осторожно обнял Анечку, поцеловал ее в губы и спросил: – А разве после родов можно? Это не повредит тебе и дочери?
– Можно, можно, – засмеялась Анечка. Моя тетка Мария, работает акушеркой в здешней больнице, она вчера заходила посмотреть ребенка, я вдруг и спросила её, мол, когда мне можно быть с мужем, если ты приедешь? Тетка Мария и сказала мне, что уже всё можно!
Опасения за здоровье жены тотчас исчезли прочь и Иван, обнимая и целуя жену во все доступные места, бережно снял с Анечки ночную рубашку и овладел ею.
Почувствовав мужа в себе, Анечка испытала такой восторг плотской страсти, которого, кажется, ещё никогда не испытывала прежде. От этих забытых и новых ощущений она тихо вскрикнула и судорожно обвилась всем телом, сжимая Ивана в своих объятиях так сильно, что молочко излилось из сосцов её груди кормящей матери.
С каждым движением мужа сладострастие женщины возрастало и возрастало, вспыхнув, наконец, сладостно – мучительным оргазмом, излившимся навстречу движениям мужчины так, что тусклый свет ночной лампы вспыхнул на миг яркой молнией перед её глазами и погас, оставив после себя чувство полного женского удовлетворения.
Мужчина, почувствовав удовлетворенность женщины, мягкими сладостными толчками излил свое семя в жаркую глубину женского лона и, совершив