мои скулы стыд, – вспоровший защитную оболочку и затопивший меня. Рыжий все еще смотрит и его взгляд – наглый и открытый, говорит о том, что он знает, о чем я думаю. Мало того, хочет, чтобы я понимала…
– Тань, дай-ка я достану бумажник. Бросил во внутренний карман. Вот так…
Я все еще держу тяжелый взгляд Рыжего, не отворачиваясь и не отводя глаз, когда Мишка распахивает на мне куртку и подходит слишком близко, чтобы закрыть собой ото всех. Запускает пальцы во внутренний карман, а потом вдруг урчит сытым котом, заводя руки за мою спину. Мягко толкая к себе на грудь.
– Как горячо, обжечься можно. Ты у меня горячая штучка, Закорючка. Люблю жарких девчонок.
Что? Я утыкаюсь носом в теплую шею и не сразу понимаю, что происходит. О чем толкует друг детства и что пытается изобразить перед компанией, шаря по моему телу руками. Но чтобы ни пришло Мишке на ум, насколько бы он ни забылся в своей игре, одно знаю наверняка: подобные развлечения не по мне и принимать участие в дешевой импровизации «близких отношений» я не стану.
Я говорю тихо и холодно, почти леденея от злости, намереваясь остудить вконец вскипевшие мозги Медведа, решившегося в одночасье сменить привычный статус друга на непробиваемого, обнаглевшего придурка. Надеясь, что он все же услышит меня перед тем, как я забуду, что нас связывает, и намеренно его покалечу.
– Медведев, немедленно убери от меня свои бесстыжие лапы, иначе я расквашу коленом о пах твои возбужденные яйца. Клянусь. Кому сказала, удод, отвали!
– Танюха, ты что! – тут же меняет Мишка тональность прикосновений, но из рук не выпускает. Смеется наигранно, бормоча в ухо. – Это же шутка, ты не поняла? Просто вечер сегодня такой – располагающий. Ну и ты – горячая и близкая, а я говорил, что соскучился. Мы ведь с тобой старые друзья. – И совсем уж шепотом. – А может, больше, чем друзья.
Это слишком даже для старого друга. Для того, с кем рос и взрослел, а однажды шагнул за черту. Но с Мишкой я надеялась сохранить прежнюю дистанцию, знала что будет непросто снова взглянуть в глаза друг другу, но после двух лет молчания, у нас как будто все получилось… Как будто.
И ведь нет у него ко мне чувств никаких, я же чувствую! Так, мужское самолюбие играет. Однажды задетое за живое тем, что выбрала именно его, а после оттолкнула.
Но ведь объяснила, как смогла. Все честно сказала, и он согласился.
И я согласилась, что после ни в чем не упрекну. Не предъявлю претензий.
Не влюблюсь и не стану ныть, как последняя дура…
Господи, какими же глупыми мы были!
А сейчас разве поумнели?.. Ничуть!
Чтобы не ударить парня, я отталкиваю его прочь сама. Сдергиваю с себя мужскую куртку и бросаю ему в грудь, сцеживая с губ обидное, чувствуя на оголившихся плечах шепот вечерней прохлады:
– Значит, горячая штучка, да, Медвед? Да пошел ты…
И хриплый голос Рыжего, вслед за Мишкиным «Та-ань!»:
– Подожди!
– И ты тоже, милый, – рычу, так и не обернувшись. Вскинув к плечу средний палец. – Оба – пошли к черту!
– Танька!
– Крюкова,