замыслы. И, как оно часто бывает при борьбе с коварным врагом, научился и Сизиф коварству: стал лукавейшим из лукавых. Потому много небылиц, как птицы на ягоды, налетело на жизнь Сизифа и поклевало правду о нем.
Говорила одна птица-небылица, будто был смертен Сизиф и будто до того стыдилась Меропа своей любви к смертному, что, бывало, чуть станут играть сестры-плеяды в мерцание звездных огоньков, перебегая по исполинским елям, уходила Меропа из хоровода сестер, садилась одна над глубоким ущельем Киллены и окутывала лицо, словно шалью, туманом.
Знал Сизиф о стыде Меропы, видел, как тускнеет она от смущения, что он смертен, и задумал Сизиф перехитрить Смерть. И когда повстречался со Смертью, обманул ее хитрец, умудрившись прожить две жизни. Вот каков был Сизиф! Уравнял себя с бессмертными богами.
Долго смеялся Атлант в счастливой Аркадии над хитростью Сизифа. Еще дольше смеялись боги Олимпа и, смеясь, даровали Сизифу бессмертие, да только не в жизни живой, а в жизни мертвой[2] – в тартаре: вечную казнь бесцельным трудом. По отвесному скату катил он в гору огромный камень – не камень, а солнце, не в гору, а в небо, но у самой вершины той горы до неба камень-солнце срывался и летел стремглав к подножию горы. И вновь катил его Сизиф в гору, будто солнце на купол неба.
И осталась смутной плеяда Меропа, навсегда устыдившись мира.
Так рассказывали века спустя о любви Меропы и Сизифа. Но бессмертен был титан Сизиф. Потому-то и вечною казнью казнили его боги в тартаре.
Был счастлив Атлант и так огромно-могуч, что, бывало, поднимал он руки к небу, мыл их в облаках, пуская облачные барашки, словно мыльную пену, и говорил, смеясь:
– Руки мои, руки, руки титана, так бы вами я все небо поднял над моей Чудо-горой и Аркадией!..
Слышали слова Атланта другие титаны и радовались. Но слышали их и боги Крониды. И лучше всех услышала их богиня Гера с ее бурным титановым сердцем – сердцем Уранидов.
Самовластна богиня. Не боролась Гера с титанами. Не участвовала в великих битвах Уранидов с Кронидами. На дне Мировой реки, у праотца Океана, укрывалась в дни свержения титанов. И хотя была из рода Кронидов, враждовала с Зевсом и ревнивым глазом властительницы смотрела на его благосклонность к плеядам.
Зачем хочет Кронид иметь от них сыновей? Что таит от нее? Неужели задумал сделать Геру безвластной? Так пусть же безвластным станет он сам!
Знала Гера о том, что были у Атланта еще пять других дочерей – гиады. Прозывали их Плачущими. Не жили гиады на Чудо-горе – уходили в страны дождей и туманов, чтобы вместе с дождями оплакивать юношу гиада. Растерзало юношу чудовище. Так ли, не так ли, но исходили по нему сестры-гиады от печали слезами.
– Ох и доплачетесь вы! – бурчали им старые тучи.
Потому и говорила Гера коварно богам:
– Что за дочери у Атланта? Одни – смеющиеся: плеяды, а другие – плачущие: гиады. Смеющихся утешают боги: от них богам утеха. Но никто из богов не утешит плачущих. Или так оно у бессмертных? Вот у смертных иначе: там смеху ни к чему утешение – утешают только печалящихся.