с ней неудавшегося воссоединения. Тетя Джемайма рассказывала кому-то по телефону, что Элли забила собаку до смерти, кровь стекала по детским ногам, Элли была в ней по колено. Наши родители обнаружили ее в саду, пытающейся вскрыть животное ножом для масла. Они похоронили собаку с церемониями, возложили цветы, поставили крест. Тетя предположила, что это, возможно, научит Элли сочувствию.
Я опять вижу отца, он идет по лужайке. В руке у него бокал с жидкостью коричневого цвета, вероятно, бренди; он делает жадные глотки. Обращает внимание на меня, смотрит в ответ всего секунду и отводит взгляд; мотнув головой, снова ее опускает. То, что он был в прихожей, когда я приехала – это не совпадение, он сам говорил, что хотел посидеть, поговорить. Его остановила Элли. Она увела меня, разрушив надежды, которые он питал. Сегодня она снова была здесь, так что он не смог заставить себя говорить. Возможно ли, что он, точно так же, как и я, боится ее? Есть ли у нас общие секреты, или он хранит гораздо больше тайн?
Теперь я понимаю, почему он так странно себя вел, когда покидал столовую. Это не было страхом. И не было отвращением к существу, которое он породил. Наконец-то я нахожу в нем что-то знакомое. Что-то, чем мы еще схожи, помимо любви к крепким напиткам в неподобающее время суток. То, о чем Элли не имеет ни малейшего понятия, и что делает ее невероятно уязвимой. Я вижу в его глазах стыд. Не за меня, но за себя.
Глава 8
Я рада, что мы можем покинуть дом, не нанося визита мертвому телу, которое покоится в гостиной. «У нас нет времени», – сообщает Элли, подталкивая меня вперед, едва не наступая мне на пятки, щебечет о планах на день. Сестринский день, как она его называет; можно подумать, мы парочка двенадцатилетних девчонок, которые собрались учиться красить губы и тренировать поцелуи на плюшевых мишках. Мы поедем в Эдинбург, пошопимся, поборемся с моим жиром в спортзале, чтобы я никого не опозорила, поговорим, раскроем свои секреты. Уровень ее возбуждения зашкаливает, и все раздражение, которое она, кажется, ощущала раньше, куда-то делось. Я улыбаюсь и смеюсь, преимущественно через силу, чтобы ситуация была сносной, насколько это возможно. Изредка я даже смеюсь без усилий. Это одно из ее положительных качеств – остроумие.
Именно это притягивало меня, когда она в первый раз отыскала меня. Я так привыкла быть мишенью, и вдруг стать частью чьей-то команды, видеть, как она придумывает издевки с еще большей сноровкой, чем размахивает кулаками… Это было как глоток свежего воздуха после того, как едва не утонул. Когда она ворвалась в мою жизнь, я была тринадцатилетней жертвой всех и вся, а благодаря ей почувствовала себя частью чего-то большего. Общность. Я была в безопасности за ее спиной. После этого легко было отбросить в сторону мысли о том, что случилось четыре года назад, когда родители пытались нас познакомить.
Она водит меня по пяти разным магазинам в поисках чего-то подходящего на ближайшие два дня. Она выставляет меня напоказ в каждом из них, демонстративно перебирая вешалки выверенными движениями. В пятом магазине мы останавливаемся на следующем наряде: коричневые джинсы из чересчур