в холодный синий свет. На некоторое время замираю, уставившись в экран и едва дыша. Что я здесь делаю? Я действительно собираюсь поехать туда? Мне кажется, что я слышу нечто похожее на шаги и оборачиваюсь, надеясь увидеть Антонио, но здесь никого нет. Я отклоняюсь, еще раз проверяя лестницу, но вижу только темноту, из которой пришла. Поворачиваюсь обратно к компьютеру и печатаю «Эдинбург» в поисковом окне, чтобы найти рейс, все еще не слишком уверенная, что достаточно проснулась для принятия такого решения. Я действительно собираюсь вернуться? Следующая опция. Туда-обратно или в одну сторону?
– Что ты делаешь? – спрашивает Антонио.
– Черт! – кричу я, практически вскочив с места. – Не подкрадывайся ко мне так! – Сердце стучит отбойным молотком в груди.
– Боже, Рини! – он отпрянул от неожиданности. – Вообще-то это ты кралась в темноте. Напугала меня.
Он стоит в белых трусах, которые ему маловаты, и в качестве оружия держит в руке мою туфлю на небольшой шпильке. Голос у него насыщенный, как шоколад, и крепкий, как мой эспрессо.
– Так что ты здесь делаешь?
– Ищу кое-что в Интернете, – говорю я, все еще задыхаясь. Он двигается ближе, кладет туфлю на стол, я чувствую на его коже запах своих духов, когда он наклоняется ко мне. Антонио легонько касается моих плеч, и, когда я не отталкиваю его, растирает мою шею, после чего позволяет пальцам скользнуть по груди. Антонио никогда не переставал быть человеком с обостренным чувством осязания. Он всегда был очень тактильным. Даже когда сердится, хочет быть ближе ко мне.
– Просто расслабься, о'кей? Сделай глубокий вдох, – говорит он, массируя пальцами мою шею. Я вспоминаю, чем мы занимались всего час назад, и мечтаю, чтобы можно было вернуться в тот момент, такой же неловкий, как и сам секс после ссоры. Между нами все так непросто. Он продолжает разминать шею, наклоняясь, чтобы прочитать текст на экране. После этого останавливается, смотрит на меня в недоумении:
– Ты едешь куда-то?
Я вновь думаю о собранной им сумке, и о том, что могла бы задать тот же вопрос. Вместо этого делаю еще один глоток кофе, просто радуясь, что больше не одна, и отвечаю:
– Кассандра умерла.
У него уходит некоторое время на то, чтобы сообразить, кто это, он не привык слышать это имя.
– Когда? – спрашивает Антонио, как только пазл складывается. Он приседает на корточки, мой халат раскрывается, обнажая ноги и нижнюю часть шрама. Сильной рукой он растирает мое слабое левое бедро по всей длине вплоть до красной раны с уплотненной кожей, и продолжает анализировать выражение моего лица, чтобы понять, как я приняла эту новость. Я же пуста и неинформативна, как белый лист бумаги.
– Как? – спрашивает он, а я отодвигаюсь, его пальцы раздражают неровную кожу покрытой шрамами ноги.
Только сейчас я осознаю, что не спросила Элли, что произошло с матерью. Я не знаю, умерла она во сне или в ужасной автокатастрофе. В боли или в умиротворении. Я бы и рада сказать, что не спросила,