на часы, на них сейчас 2:46. Время замедляется, оно уже утягивает меня вниз, на дно, как бы я ни сопротивлялась и отбивалась. Скоро оно начнет обратный отсчет: тик-так, тик-так, пока я не окажусь рядом с замолчавшей навек женщиной, которая должна была быть моей матерью. И теперь, в темноте спальни в объятиях Антонио я задумываюсь, какого ж черта я натворила.
Надо было сказать Элли, что я не приеду. Надо было игнорировать голос, утверждающий, что я ей чем-то обязана. Я должна была бежать от нее точно так же, как я бежала пятнадцать лет назад: в пижаме, со слезами, струящимися по лицу, и кровью, стекающей по руке, с осознанием, что у меня есть шансы на будущее, только если я отпущу ее. Тот день заставил нас разделиться, но тот же день и связал нас навеки. День, когда она одновременно и спасла меня, и вселила в меня ужас.
Но не одна лишь жажда узнать правду влечет меня туда. Мне нужна Элли, и я ей тоже. Несмотря на всю опасность, меня тянет к ней. Не могу это изменить. Все эти годы я пыталась оттолкнуть ее, но не могла. Я думала, что она не нужна мне, но это не так. И тем страшнее от этой мысли, поскольку есть причина, по которой я не спросила Элли, как именно умерла мама. Я предположила, что уже знаю ответ: ее убила Элли.
Глава 3
В последний раз Элли настигла меня в отделении «скорой помощи» больницы, в которой я работала. Находясь на втором этаже, я с безопасного расстояния наблюдала, как она пробивается через стоянку. Когда она влепила пощечину медсестре, пытавшейся ее утихомирить, мой коллега в шутку удивился, как это, мол, пациент смог выбраться из психушки. Я посмеялась и добавила от себя пару язвительных комментариев об ее одежде. Просто на заметку: она была одета в шерстяной свитер не по сезону. Он торчал из-под воротника и рукавов чего-то вроде школьной блузки, которую она по ошибке надела сверху, неправильно застегнув. Короткие шорты. Мартинсы. Как будто она собралась на тусовку в середине зимы. Был июнь, весьма солнечный. Она взывала ко мне, тянулась, размахивая руками, медсестра рядом с ней осела, скорчившись. В результате охранники насели на нее, прижали к земле, разорвали рубашку. Они не стали рисковать, поскольку в руке у нее был кухонный нож.
Ей так и не удалось поговорить со мной в тот день. Но она знала, что я была там. Я чувствовала это и съеживалась каждый раз, когда ее взгляд останавливался на окне, за которым я стояла. Перед уходом домой я сдала заявление о переводе в другое место и последующие шесть лет убегала от нее настолько далеко, насколько возможно. Толку, впрочем, было мало.
Ведь вот она я, сама иду ей навстречу, несмотря на все, что мне о ней известно. По дороге в аэропорт я позвонила в больницу «Квинс Колледж» и оформила отпуск по чрезвычайным обстоятельствам на три дня. Не стала уточнять, что чрезвычайная ситуация – у меня.
Я сажусь на место 28А и крепко пристегиваю ремень безопасности. Небольшой салон начинает вибрировать, пока мы трясемся по взлетно-посадочной полосе, и я чувствую, как прихватывает желудок, когда мы отрываемся от земли. Напоследок загадываю желание, чтобы крыло прогнулось, или наш самолет свалился