И опять сердце стукнуло болезненно – эх, Лера, Лера, Валерия! Темнеет за окном. И теперь вроде и не окно это, а зеркало. Ой, на себя лучше не смотреть, за дорогу оброс сильно, да и бриться нечем.
Поезд устало подтянулся к перрону и, протяжно фыркнув, остановился. Борис подхватил свой вещмешок, перекинул через руку шинель, тепло попрощался с попутчиками, прикрыл локтем живот, чтобы не толкнули в кипении людей, вышел из вагона и пошел через здание вокзала к остановке автобуса.
Изменился город. Стал не такой зеленый, может быть, из-за осени, и грязный какой-то. Все равно – яркий и родной. Люди красивые А девчонок сколько! Во, цветник! Учащенно забилось сердце, заколотилось, натыкаясь на острые иголочки. Перехватило дыхание от прилива радости. Жив! Дома!
Здравствуй, мама! Здравствуй, папа! Наконец-то добрался! Поседели-то как! Морщин прибавилось. Ну, не плачьте, мам, все будет хорошо. Па, ну скажи ты ей!
Уже за первую неделю Борис стал приходить в себя. Отоспался, повидался с друзьями. Говорили, наговориться не могли. Обо всем. Все новости перебрали. Кто из одноклассников куда попал, чем занят. Какие события произошли. Конечно, говорили о войне. Но больше как о службе в армии, чем о том, что было на самом деле. Порассуждали.
– Помнишь, Боря, на классных часах учитель говорил, что не может быть хорошего без плохого, – горячился заводной «философ» Юрка Бабич – третейский судья всех школьных недоразумений. – Не может быть только один цвет. Будет ночь – будет день. Не может быть только одно зло! Обязательно должно быть добро.
Юрка успокаивался, замечая, что собеседники прислушиваются к нему, закуривал и продолжал развивать свою мысль:
– Ранили тебя, Борька, – плохо, конечно, но ведь ты уже дома. Не ранили бы – еще полгода в Афгане, могли бы и убить. Вот и выходит парадокс. Душманская очередь жизнь тебе спасла!
– Черт! А выходит, что так, – соглашался Борис.
На душе было светло и радостно. В приемной комиссии института приняли его документы на подготовительный факультет. Занятия там начинались в декабре. Сейчас только конец октября. Устроился на временную работу в бригаду отца, даже станок токарный его же дали, на котором до армии успел поработать.
Но и еще не поэтому сладко ныло сердце. Получил вчера письмо от Леры, Леры, Валерии. Не срослось, не сложилось у нее с моряком, вот и едет домой, а Борису кажется, что к нему. Но письмо-то прислала. Значит, и к нему тоже.
– Борюшка, сынок, что-то приболела я. Приготовить приготовила, хотела уже и стол накрывать, а масла нет. В магазин хотела пойти, да что-то ноги отказывают. В очереди мне не выстоять, – просительно смотрела мать на сына. Может, ты сходишь? Как себя чувствуешь, сынок?
Очередь была огромная, страшная, серая, хмурая и злобная, как пыльная извилистая дорога в Афганистане. Борис присвистнул. Часа три стоять. За чем очередь? За чем, за чем! За маслом! А вот рядом – люди ждут, когда колбасу привезут. Дальше там, видишь, народ за водку бьется. Борис прикинул, нет, уходить