уже только два и три птенчика. Малюсенькие, жалкие. Без перьев, только чуть покрытые редким пухом. И головастые. У них были даже не головы, а просто большущие разинутые рты с глазами… Они задирали разинутые рты кверху и пищали.
– Давай их покормим, – сказал Славка.
– Чем, хлебом? Это же не куры…
– Мух наловим, червяков…
– Потом…
Куличок метался в нескольких шагах и пронзительно кричал, а как только они двинулись, припал к земле и побежал перед ними, тряся хвостиком, трепеща крылышками и всячески показывая, что он изнемог и догнать его ничего не стоит. Хорошо бы притвориться, что они за ним охотятся и что куличок их обманул, а потом опять подойти к гнезду, но они решили прийти потом и поиграть с куличком. По мокрому песку легко идти, он твердый, как пол. Только и всего, что слабый отпечаток сандалий сейчас же заливает водой. Море у берега остекленело – не шелохнется, не плеснет. В погожие дни перед восходом всегда так: береговой бриз уже затих, а морской еще не поднялся. Юрка оглянулся на бугор, окутанный розовым дымом цветущего тамариска, и увидел, что сзади плетется Митька.
– Ты куда?
Митька вскинул свои белые ресницы и ничего не ответил. Он никогда не отвечает сразу.
– Ты куда идешь?
– Надо, – помолчав, ответил Митька.
– Мы тебя с собой не берем!
– И не надо, – снова помолчав, сказал Митька. – Я сам.
– Иди домой, ты же синий, как пуп! – крикнул Славка.
Митька не ответил и шел дальше. Перед восходом солнца свежо, а он босиком и без кепки. И куртки у него никакой нет: он еще мал, в школу не ходит, и ему не покупают. Как только весной перестают дожди и подсыхает во дворе грязь, он сбрасывает старые Славкины башмаки, кепку, ходит босиком и простоволосый. Его ругают, дают взбучку, не пускают во двор. Митька сидит дома и ревет. Рев быстро всем надоедает, и его выпускают. Поэтому ресницы у него и коротко остриженные волосы уже в апреле выгорают так, что становятся белыми. И так он ходит до поздней осени, пока земля не лубенеет от заморозков.
И сейчас на Митьке только штаны и рубашка, ему холодно. Кожа стала пупырчатой, губы посинели, он ежился, старался поглубже засунуть кулаки в карманы и упрямо плелся следом.
За глинистым обрывом море небольшой дугой вдавалось в берег. Юрка заметил у края этой дуги что-то непонятное и припустил бегом.
Полузасыпанное песком, кверху беловатым брюхом лежало большое, длинное тело. Издалека стала видна голова с оскаленной зубастой пастью, похожая на огромный птичий клюв.
– Кит? – закричал Славка.
– Фиг! Папка говорил, у нас китов нет.
– Тогда акула! Только зачем она на берег вылезла?
– Ее волнами выкинуло.
Они сели на корточки и заглянули в пасть. Челюсти опоясаны редкими острыми зубами. Юрка поднес руку к пасти. Не очень близко, но чтобы видно было.
– Это не акула. Акула полчеловека сразу откусить может, а эта что? Ну, руку откусит…
– И ногу, –