тоже понимают это, ему стало стыдно за нее – зачем она врет и изворачивается, никто ведь ее ни о чем не спрашивал, а она все объясняла и объясняла. Юрка поднялся и хотел уйти, но Виталию Сергеевичу, должно быть, тоже все это надоело, или он увидел и понял, как Юрка мучается, он встал и сказал:
– Вы беседуйте, а нас извините – мы с Юрой пойдем выкупаемся. Ты ведь еще не купался? И я тоже нет…
Юрка был готов бегом бежать, но Виталий Сергеевич не спешил, а как только они обогнули тент, мамка не выдержала – она никогда ничего не может скрыть – и начала кричать, что ее байбак опять вчера нализался, как босяк, и она ночью бегала в Ломовку искать его, а потом чуть не на себе тащила домой, и теперь он дрыхнет, а она, ночь не спавши, должна идти на работу да еще его выгораживать, деда умасливать, потому что сколько можно терпеть прогульщика, и когда все это кончится, и что это за несчастье на ее голову…
За бугром уже не было тамариска, задул теплый, влажный ветер, скомкал, смял мамкин крик, ровный шум моря стал отчетливее, ближе и громче. Отзвенели на разные голоса телеграфные провода у дороги, и вот оно, море, расступилось, раздвинулось в полмира, подхватило и понесло на ласковой волне, налитой солнцем. Они подсохли на песке, потом сели на глыбу песчаника. Юрка ожидал, что Виталий Сергеевич начнет его расспрашивать, как он упал и расшибся, но Виталий Сергеевич ни о чем не спрашивал. Почти по горизонту шел окрашенный серой краской сторожевик, издали он казался голубым.
– Счастливцы, – сказал Виталий Сергеевич, провожая его взглядом. – До сих пор завидую морякам, с детства мечтал стать моряком, а вот не получилось – глаза подвели, в молодости я был близоруким…
И он начал рассказывать, какая трудная, суровая, а потому мужественная и прекрасная жизнь у моряков, и если б можно было начать жизнь заново, он опять бы, как в детстве, выбрал профессию моряка.
Юрка подумал, что и он бы тоже хотел, только это если и случится, то так не скоро, что и думать не стоило, и он не стал об этом думать, перестал слушать Виталия Сергеевича, думал о том, как он живет сейчас, почему должно быть так, а не иначе, и вдруг совсем невпопад спросил:
– Зачем люди пьют?
Виталий Сергеевич не удивился, хотя Юрка прервал его на полуслове. Он помолчал, потом сказал:
– По разным причинам. Но, в общем, какие бы ни были причины, – от слабости. Одни потому, что избалованы, денег много, могут себе позволить, а удержаться сил нет. Другие потому, что им плохо.
– Так ведь все равно… – сказал Юрка.
– Конечно, лучше не становится. Становится хуже. Сил, здоровья меньше, ума – тем более. Но, видишь ли, зелье это одурманивает, одуряет, и человеку и он сам, и все окружающее видится не таким, какое оно на самом деле. Трусу кажется, что он герой, уроду и тупице – что он красавец и гений, все беды и несчастья пустяками, море становится по колено…
Юрка исподлобья покосился на него. Откуда он знает? Он же не был вчера в Гроховке…
– Протрезвился пьяный, – продолжал Виталий Сергеевич, –