встань, – попросил Тимофей Бруклин. – Где у тебя тени от ножек?
– Тени от ножек глобуса, Бр-руклин, – изобразил героическую сдержанность Ильич. – Они направлены вправо. Следовательно, источник света, в данном случае окно, расположен слева. Как оно и было в действительности. И вам, коллега, следовало свой гуашевый блик нанести с левой стороны шара.
Лика откинулась к спинке стула (Ильич позволял беседовать с ним не вставая). Она теперь знала, как возразить.
– Вы забыли, Герман Ильич, что в тот раз лучи падали на дверь, и она их отбрасывала (смотрите, какая блестящая). Их отражение на глобусе и блестит.
– Гм… Но отражение окна в данном случае все равно должно иметь место. Это во-первых. А во-вторых, зрителю, который станет рассматривать рисунок, неведомо, что где-то поблизости наличествует блестящая дверь. И он будет иметь право на недоумение…
– По-моему, вы просто придираетесь!
– Вот как? В вашем утверждении нет логики. С какой стати мне к вам придираться?
– Не знаю. Может быть, от плохого настроения, – заявила Лика.
В классе хихикнули.
Ильич поймал упавшие с «клюва» очки, почесал ими заросший белыми кудрями висок. Спросил безукоризненно светским тоном:
– Не кажется ли вам, сударыня, что вы начали слегка хамить?
Лике казалось. И хамила она сознательно. Потому что Ильич сладковатостью манер и неожиданно плавным поворотом головы вдруг напомнил ей Феодосия Капканова. И она сказала, что если считать хамством правдивые слова, то конечно…
Ильич бросил на стол рисунок, уронил очки и скрестил руки.
– Я заметил, Сазонова, что с недавних пор, когда вы странным образом изменили свою внешность, ваши манеры подверглись изменению тоже. Не в лучшую сторону…
Вот это он зря. Не следует сыпать соль на порезы души. В ней сразу шевельнулись твердые, похожие на стеклянные шарики, слезинки. Лика сердитым глотком загнала их в самую глубину. И поняла, что Ильич стал похож на Капканова еще больше.
Феодосий Капканов, как известно, знаменитый певец. Выражаясь по-современному, поп-звезда, но Лика терпеть не могла это выражение. Для нее он был «гений волшебных струн» (мысленно, конечно, не вслух). Лику никоим образом не трогало то, что по Феодосию сохнут и млеют миллионы других девиц. «Мой рыцарь», – тайно говорила она, когда на экране Капканов летящим прыжком выскакивал под свет прожекторов. Он плавно взмахивал волосами, локоны взлетали и мягко падали. Так же взлетало и падало Ликино сердце. Феодосий, изогнув талию, ударял по струнам, и Ликина душа отзывалась томительным аккордом.
Ты одна у меня, ты одна, –
пел Феодосий ей, Лике. –
Ты живи, ты не у-ми-рай!
Я тебя с глубокого дна
Унесу в свой ласковый рай…
Ты одна,
Ты одна-а-а…
На-на-на,
На-на-на…
Лика не так уж стремилась улетать в какой-то ласковый рай: ей и дома было неплохо. Но вот оказаться пусть на минутку рядышком