что! Не сержусь. Пусть хоть горшком назовут, лишь бы в печь не ставили!
Довольный своим юмором, Борька захохотал. Илона только криво ухмыльнулась на его плоскую шутку. Счастливый! Как мало ему для радости надо! Борька, не заметив ее усмешки, продолжал забавлять себя:
– А гагара такая клёвая птица! Так что ты это… зря. – И зашептал прямо в лицо, понизив голос: – Давай вечером встретимся, по душам поговорим, а? Можно ко мне пойти, шампанского по бокалу выпить. Предки на дачу укатили. – Он нервозно подкидывал рукой теннисный шарик и ловко, не глядя, ловил его. Любимое занятие дебилов!
– Я по вечерам занята. Занимаюсь. Так что извини.
Борька не отступал, схватил ее за руку и выдохнул прямо в самое ухо:
– Ведь знаешь, что с детства до тебя сам не свой!
– Отпусти! Слышишь?! – откинула она его от себя плечом. – Лучше бы ты, Тарасов, какого-нибудь пса бездомного своей любовью обласкал!
– Ты мне что, не веришь?! – взорвался Борька.
– Постеснялся бы людей! Вон на нас уже прохожие оборачиваются!
Борька оглянулся. Кое-кто из прохожих, действительно, задерживал на них свой взгляд. В расширившихся Борькиных зрачках сверкнула злость.
– Да я на них плевать хотел! Любому сейчас морду начищу! Чтобы пропал интерес любопытничать!
– Прекрати!
– Все Владьку забыть не можешь?! – с горечью вырвалось у него.
– А тебе-то какое дело?
– Да его кости уж сгнили давно! Нет его, нет! Понимаешь?! А я есть! И люблю тебя! Станешь моей – слово даю – всю жизнь на руках носить буду!
– А ты меня спросил? Мне это надо?!
Но Борька ничего не желал слышать. Ему, как всегда, всеми правдами и неправдами хотелось добиться своего. Завидная целеустремленность! От кого это у него? От папаши, наверное.
– Короче, сегодня вечером в парке! Буду ждать тебя! Точка!
Внутри у Илоны все заклокотало, забурлило. Распустился! Приказывать он ей будет! С детства пытается ею повелевать да запугивать! Ну уж нет! Не выйдет!
– Не жди! Все равно не приду! И никогда твоей не буду! Заруби себе на носу! – И устремилась дальше с такой решительностью, что Борька отступил.
– Не буди во мне зверя, Гагара! – угрожающе прокричал ей вслед Борька. Но, слава богу, кажется, отстал.
Все выходные отсидела дома, хотя на дворе уже вовсю хозяйничал бесшабашный май. Голову дурманил запах зацветающей черемухи, и птицы заливались на все голоса, поддразнивая таких, как она, домоседов. Асфальтовая дорожка, что вела от крыльца к калитке, была давно сухой, а лес, такой свежий, обновленный, манил своей простодушной открытостью. Скоро можно будет спать в мансарде, перестроенной из чердака отцом. Там было два окна. Из одного виден сосновый бор на взгорке, из другого – березовая роща, что простиралась до самого горизонта, где когда-то были совхозные, без конца и края, поля. Теперь, осиротевшие и никому не нужные, они зарастали крапивой, купырём, сурепкой, иван-чаем, меняя свою окраску несколько раз в течение лета. Кое-где