новостями в течение недели, но я ни черта не понял в ее сбивчивом изложении.
Кэти рассмеялась. Она привыкла, что многие люди не понимали ее, когда она пускалась в описание своей работы.
– Если честно, – признала она, – то получалось у меня довольно скучно.
Мы сидели в гостиной, где-то на заднем плане негромко звучала музыка, а дрова в камине заменял мерцавший свет связки кремовых церковных свечей. Это было нечто новое, но я вспомнила, что, когда Кэти в последний раз гостила у нас с Мэттом, я купила именно такие свечи и наполнила ими свой камин. Она пришла в восторг от этой идеи, и теперь, разумеется, использовала сама. В комнате было тепло и уютно, чего так не хватало сейчас моей гостиной. И безукоризненно чисто.
Кэти ушла в кухню, чтобы приготовить напитки. Я ожидала от Джеймса упоминания о приходе ко мне позапрошлой ночью, но он, не сводя глаз с кухонной двери, за которой Кэти звенела бокалами, устанавливая их на поднос, лишь сообщил мне, как, придя домой с работы в пятницу, застал тестя с тещей за укладкой моющего пылесоса в багажник своей машины. Устроили у вас генеральную весеннюю уборку, объяснили они Джеймсу.
– Ты не возражаешь, чтобы они вот так запросто являлись в твой дом?
Он пожал плечами:
– Мне бы пришлось делать уборку самому в выходные дни. Они сэкономили для меня уйму времени. Зачем же мне возражать?
Я покачала головой:
– Терпеть не могу, когда кто-то приходит в мое отсутствие. Меня это пугает.
– Пугает? – спросила Кэти, появляясь с подносом в руках. – Ты боишься собственных родителей?
Джеймс бросил на меня многозначительный взгляд:
– Лично я совершенно не беспокоюсь. Если им хочется заниматься уборкой – милости просим!
– А мне нравятся визиты папы с мамой, – сказала Кэти. – Пусть помогают по мере сил.
Она забралась с ногами в угол дивана, где свет лампы особенно красиво играл в ее светлых волосах, и посмотрела на Джеймса с ненавязчивой немой просьбой в глазах. Он закатил глаза, однако налил нам понемногу вина. Кэти облизала губы и на секунду стала похожа на кошку, перед которой поставили миску сливок. Я видела ее такой очень часто еще с детства. И дело не в том, что Кэти росла избалованным ребенком, хотя ее изнежили изрядно. Она привыкла к обожанию. Родители страстно хотели иметь детей, но только в сорокалетнем возрасте после двадцати лет супружества у них родилась наконец дочь. И со дня своего появления на свет Кэти стала маленькой богиней, у алтаря которой истово молились отец и мать. Когда же она покинула отчий дом, то повергла их почти в траур. Впрочем, они быстро пришли в себя и сумели переключить свое внимание на ее новую жизнь, заводя дружбу с ее друзьями, привозя ей еду, стирая и отглаживая ее одежду, причем так, что она даже не замечала этого. Родители по-прежнему обращались с ней как с маленькой девочкой, а ей нравилось такое отношение к себе, и «богиня» без стеснения принимала от них любые подношения и услуги.
Кэти испытывала сострадание к любой семье, где детей не возводили хотя бы на