старая лень,
И не солнце за это в ответе.
Это странно похоже на сон,
Разлетелись глупые речи,
Я создал еле слышимый стон,
В этот грустно-сумрачный вечер.
«Хуево стало навсегда…»
Хуево стало навсегда,
И вешатся мешает страх,
Но скоро я приду туда,
Где властвует над миром прах.
Где дом-покой стоит в тени,
Абстрактным миром окруженный,
Играют пламенем огни,
И за министра прокаженный.
«Небо укуталось в тучи с утра…»
Небо укуталось в тучи с утра,
Природа, наверно, не очень мудра.
А я все ищу девичий взгляд,
Но если поймаю, буду не рад.
Ведь завтра я снова умру,
А утром проснусь возрожденным,
Как феникс из пепла.
Луна сменяет сумрачный день,
И мне повыть снова не лень,
Я снова один сам с собой,
И старый колодец заброшенный мой,
Воды там давно уже нет,
Колодец заброшенных лет,
Песчаной пустыни.
И я тихонько песню пою,
О том как прекрасно, наверно в раю
И как отвратителен северный ад,
Стихи сменяет бешенный мат,
Как я устал от него,
Тускнеют живые цветы,
Наверное жалко.
Вот был бы в городе нашем трамвай,
Я б громко крикнул трамваю «Летай!»
По пыльной земле не стоит ходить,
На пыльной земле не стоит родить,
Лишь так высоко небеса,
Лишь так далеко где леса,
Живые фламинго.
И снова женщины, женщины в сон,
Деревьев буйных, раскидистых крон,
Укроют меня счастливой грозой,
Поймают навек засохшей лозой,
Ну кто б проводил бы меня
Подальше от злого огня,
В пещеру покоя.
Она струится водичкой живой,
А я метаюсь, как будто не свой,
Она принесла запоздалый ответ,
Я знал, я видел все это бред,
Но я ее не любил,
И братьям свои подарил
Беспечно.
«Когда меня обманут вновь…»
Когда меня обманут вновь,
Я за собой прикрою дверь,
Мою густеющую кровь
Попробует с кинжала зверь.
Узнает все обиды, страхи,
Разрежет воем эту ночь,
И от моей безумной плахи
Отправится куда-то прочь.
«Они не любят умирать…»
Они не любят умирать,
Они хотят побольше света,
Они не будут выбирать,
Они желают только лето.
А я останусь в снегопаде
Лежать, смотреть в унылость лет,
Мне в этом старом сером граде
Нельзя надеяться на свет.
Дома укроют солнце мглою,
Асфальт задушит голос рек,
И под своей судьбою злою
Умрет последний