на первых ролях? Если не мы будем «спасителями»? Да провалиться бы ей! А вот, если всё-таки мы… И не образ грядущей России видится славолюбивому взору, но единственно свой, солнцеликий – в порфире да со скипетром. Или уж с аксельбантами при троне. Все, решительно все метят в «спасители». Спасают Церковь. Спасают Россию. Спасают русский народ. Доспасались до того, что скоро помину не останется от спасаемого.
Но ведь и народ (или, справедливее сказать, публика) одержима «спасительством». Не спасением собственных душ, но – душ ближних, России, мира, наконец. Публика идёт туда, куда ведут её, идёт за кричалками, а не за программами, за витиями, а не за умами. Идёт, раздваиваясь, а то и расстраиваясь. В 91-м году публика пожелала сохранить СССР. Но она же проголосовала за демократов, желавших его развала. Через восемь лет та же самая публика с патриотами во главе проголосовала против Ельцина и его приспешников – за его преемника, продвигаемого наиболее одиозными из них. Ещё через двенадцать лет она же проголосовала против «Перестройки-2» и развала России – за того, кто сделал всё для этого развала, уничтожил обороноспособность страны и, «взойдя на престол», тут же и запустил ту самую «Перестройку-2». Тут уже не раскол. Не смута. А… шизофрения в особо тяжёлой форме.
Итак, проспорили, продали, проспасали… Россию…
Писать хронику патриотического движения последних лет – дело неблагодарное. К тому же, не могу претендовать на объективность изложения, ибо и теперь не остыло в памяти тогдашнее. Но нескольких характерных зарисовок не привести не могу.
Первым пошатнувшим мою веру в патриотов эпизодом стала моя кратковременная работа в недрах одной уважаемой редакции, куда устроил меня Григорий Максимович. За дело я, как водится, взялась с жаром. Логика моя была проста: есть редакция, есть печатный орган, есть книжная лавка – что нужно ещё, чтобы продвигать своих? Не непременно идейных собратьев и не прямую родню, а попросту – таланты русские! Сколько их, бриллиантов не замеченных, нами, как свиньями последними, походя, в навоз втоптано! Так дать же, наконец, выход им! Чтобы засияли самородки-самоцветы русским душам, в сумерках плутающих, маяками! О, таких самородков немало было у меня на примете! Да одних бы напечатать, а про других написать – чтобы знали их, и знали, что и в наши дни, под гнётом давящим можно созидать, творить, создавать…
Но, вот, чудо чудесное – любой мой порыв в этом направлении наталкивался на железобетонную стену, прикрытую пуховой периной елейных улыбок и распахнутых объятий. Учитывая пристрастие главреда к стихосложению, я ещё худо-бедно понимала отторжение лучших образцов современной русской поэзии. Не один плохой поэт не потерпит в своей вотчине поэта хорошего. Это практически аксиома. Но как быть с остальным? Потребовалось время, чтобы до меня дошло: чужим здесь не ходить. А чужие суть все, в ком насторожённое ухо Главного и камарильи угадывало нечто отличное от себя, нечто не вписывающееся в трафарет, выпадающее из их общности. Это раньше Некрасовы и