раз за разом номера.
Один слушатель – это гораздо более благодарная аудитория. Ты не потеряешь времени зря.
Старые няни и каменщики – во сто крат лучшие педагоги, чем дипломированный психолог.
Ведь взрослые тоже кричат «бис».
– Бис.
Одна и та же без конца повторенная сказка – это как соната, как излюбленный сонет, как скульптура, без созерцания которой день становится бесцветным.
Музеям ведомы маньяки одного экспоната.
Мой – Святой Иоанн Мурильо из музея в Вене и две скульптуры Рыгера[50] в Кракове: Ремесло и Искусство.
Прежде чем человек бесповоротно погрязнет и смирится с разгильдяйством чувств… Он защищается… Страдает… Стыдится, что он иной, что он хуже толпы. А может быть, просто болезненно переживает, что он одинок и чужой в жизни.
Ряженые без деда. Не ряженые – вертеп.
Было плохо. Очень плохо.
Справедливо было, что мама[51] неохотно доверяла детей заботам отца, и справедливо [было то, что] мы – сестра[52] и я – с трепетом восторга, с порывом радости встречали и вспоминали [потом] даже самые напряженные, изматывающие, неудачные и печальные последствия «удовольствий», которые с поразительной интуицией находил не слишком уравновешенный педагог – папуля.
Он больно таскал нас за уши, несмотря на суровые предостережения мамы и бабушки:
– Вот оглохнет ребенок – сам будешь виноват!
В зале было невозможно жарко. Подготовка тянулась до бесконечности. Шорохи за занавесом напрягали нервы до невозможных пределов. Лампы коптили. Дети толкались и пихались.
– Подвинься. Убери руку. Подвинь ногу. Да не ложись ты на меня!
Звонок. Вечность. Звонок. Такие чувства переживает летчик под огнем, который уже отстрелял все боеприпасы для защиты, а у него есть еще и это, самое важное задание. Нет пути назад и нет воли, желания, мысли об отступлении. Не думаю, что это сравнение неуместно.
Началось. Нечто неповторимое, единственное окончательное.
Людей не помню. Я даже не знаю, был ли черт красным или черным. Скорее всего, черным. Были у него хвост и рога. Не кукла. Живой. Не переодетый ребенок.
Переодетый ребенок?
Таким ребячьим сказкам могут верить только взрослые.
Сам царь Ирод к нему обращается:
– О, сатана…
И такого смеха, таких прыжков и такого настоящего хвоста, таких вил и такого «Пошли!» я никогда в жизни не слышал и не уверен, что услышу, даже если пекло на самом деле существует.
Все было подлинное.
Лампа гаснет. Папиросы, кашель – все это мешает.
Улица Медовая и Фрета. И на Фрета была школа Шмурлы[53]. Там били розгами. Тоже подлинными.
Не сравнить…
Четвертый час. Я снял затемнение с одного окна, чтобы не будить детей.
У Регинки erythema nodosum[54]. Сегодня этот метод уже считается неумным, но я ей прописал салицил 10,0 на 200,0 по ложке каждые два часа, пока в ушах не зашумит