align="center">
Здоровье и нездоровье
В дневнике Булгакова есть подробное описание ощущений, которые он испытал в конце 1924 года, когда однажды выступил в «Гудке» с речью:
«23 декабря. Вторник. (Ночь на 24-е).
Я до сих пор не могу совладать с собой. Когда мне нужно говорить и сдержать болезненные арлекинские жесты. Во время речи хотел взмахивать обеими руками, но взмахивал одной правой, и вспомнил вагон в конце 20-го года…»
Далее Булгаков описал своё (уже упоминавшееся нами) состояние, когда в январе 1920 года он заболевал возвратным тифом, и перед его глазами всё двоилось. Во время выступления в «Гудке» он смотрел в лицо своему собеседнику (некоему Р.О.), и точно так же, как в далёком 20-ом году…
«… видел двойное видение. Ему говорил, а сам вспоминал… Нет, не двойное, а тройное. Значит, видел Р.О., одновременно – вагон, в котором я поехал не туда, куда нужно, и одновременно же – картину моей контузии под дубом и полковника, раненного в живот».
Навязчивые «видения», которые завершались возникновением отвратительного самочувствия, были явным следствием недавнего морфинизма. Болезненная зависимость от наркотического средства вроде бы прошла, а незаживающий шрам на психике продолжал беспокоить.
Портило настроение и постоянное безденежье:
«Денег сегодня нигде не достал, поэтому приехал кислый и хмурый домой… Дома впал в страшную ярость…»
Повышенная возбуждённость не покидала Михаила Афанасьевича и в следующие дни:
«В состоянии безнадёжной ярости обедал у Валентины…» Новая запись:
«Сегодня ещё в ярости, чтобы успокоить её, я перечитывал фельетон некоего фельетониста 70-ых годов».
Лишь неимоверным усилием воли ему удавалось укрощать «яростные» вспышки. Запись от 24 декабря 1924 года:
«Сейчас я работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально, – увы – для меня сделалось роскошью, это потому, что я развинтился несколько. Но, в основном, главное, я выздоравливаю, и силы, хотя и медленно, возвращаются ко мне. С нового года займусь гимнастикой, как в 16-ом и 17-ом году, массажем, и к марту буду в форме».
Но негативные явления жизни (а с ними приходилось сталкиваться постоянно) продолжали терзать душу
«26 декабря. (В ночь на 27-ое).
Только что вернулся с вечера у Ангарского – редактора „Недр“. Было одно, что теперь всюду: разговоры о цензуре, нападки на неё, „разговоры о писательской правде“ и „лжи “…Я не удержался, чтобы несколько раз не встрять с речью о том, что в нынешнее время работать трудно, с нападками на цензуру и прочим, что вообще говорить не следует».
Возникавшие проблемы Булгаков обсуждал и с женой, что тоже имело негативные последствия – из-за этих разговоров они не высыпались.
«(В ночь на 28 декабря).
В ночь пишу потому, что почти каждую ночь мы с женой не спим до трёх, четырёх часов утра. Такой уж дурацкий обиход сложился. Встаём очень поздно, в 12, иногда в 1 час, а иногда и в два дня.