накрывший с головой, постепенно отступал и отпускал. Мы оба тяжело дышали и вновь целовались, на этот раз нежно.
Я был не прочь встречать так каждое утро. Вместе с Алиной.
Чёрт, дожил!
Я поднялся с лавки, хотя с большим удовольствием остался бы подле Алинки, держал бы её в объятьях. Забрал рюкзак, достал оттуда влажные салфетки и двухлитровую бутыль чистой воды. Вытерся салфетками сам, обтёр Алину.
– Воды взял мало, но если хочешь, пойди, ну… там… нормально приведи себя в порядок.
– В санатории помоюсь, – хмыкнула девушка и натянула на себя штаны. – Сейчас только зубы почищу и достану бутерброды. Чай, наверное, даже в термосе уже остыл.
Алина взяла из моих рук пластиковую ёмкость и рванула за дверь. Я опустился на лавку, сцепил руки в замок, пытаясь прийти в себя.
Я – свинья! Последняя на этом свете мразь!
Самокритично? Мало мне ещё. Девчонка родителей потеряла, а я прыгнул на неё, точно изголодавшийся кролик. Получалось, что пользовался её состоянием. Кажется, оно называется шоковое. Это только в кино показывают, что все сразу плакать начинают, как узнают, что потеряли близкого человека. На самом деле не так. Вот такие, как Алинка, как будто в другой мир попадают, где всё по-прежнему и все живы.
– Ты чего такой сердитый?
Я вскинул голову. Алинка вернулась. Лицо мокрое, губы красные.
– Слушай, подруга, ты прости меня, я… У тебя такое горе, родители…
– У меня нет горя, – оборвала меня девушка. – Мои родители не умерли.
Ну вот тебе на! Точно шок! Надо к Егорычу, у него аптечка есть, может, чего ей там накапает.
– Бутерброды по дороге съедим, – хлопнув себя по бёдрам, сказал я и поднялся, достал зубную щетку и пасту.
Взял из рук подруги бутыль, вышел за дверь и быстро почистил зубы.
Я – дерьмо собачье, боялся остаться один на один с Алиной, когда до неё дойдёт, что убийство произошло и с родителями она только в морге увидится. Алинка молодец: спорить не стала.
Фу-у-ух, ну что за хрень творится!
Я вернулся под крышу, убрал всё обратно в рюкзак. Алинка достала бутерброды, термос, определила их на стол и принялась поправлять одежду, заплетать косу. Так в молчании собрались и покинули домишко. По дороге боялся заговорить с подругой «дней моих суровых». Малодушничал. Линка вроде забыла о моём существовании: бодро шла не оборачивалась. Ей тоже дорога хорошо знакома.
Сосновый лес стал уступать свои позиции лиственному. Появились редкие берёзки. Они, точно сиротки, притулились кронами к прямым и гордым стволинам вековых корабельных сосен.
Раз такое дело – значит, скоро и забор санатория будет виден. С полкилометра осталось, наверное.
Я посмотрел на стройную фигурку девушки в камуфлированной экипировке и снова вспомнил свой утренний «промах». Надо было придержать своего Ретивого, чтобы вот так потом не грызть себя за это. Алинка ничего не понимает, оно и ясно,