не вернутся», – подумала Изабель.
Она видела, как блестели глаза братьев, когда вместе со сверстниками они покидали Мон-Лозер. Они пойдут в Тулузу, в Париж, далее в Женеву, к Кальвину. Затем в Испанию, где живут люди со смуглой кожей, а то и на край земли, по другую сторону океана. Но сюда – нет, сюда они больше не вернутся.
Однажды вечером, когда отец сидел у огня, затачивая плуг, Изабель решилась:
– Знаешь, папа, я могла бы выйти замуж, мы бы стали жить вместе, помогали тебе.
Он не дал ей договорить.
– За кого? – Рука с точильным камнем замерла, монотонный звук скользящего по камню металла оборвался, и в доме повисла тишина.
Изабель отвернулась.
– Мы с тобой остались одни, ma petite[2], ты да я, – мягко произнес он. – Но Бог добрее, чем ты думаешь.
Изабель судорожно впилась пальцами в шею – во рту все еще оставался привкус черствого хлеба. Этьен протянул руку, отыскал свободный конец ее головного платка, обмотал вокруг кисти и резко дернул. Она закружилась, запуталась в длинном платке, волосы рассыпались по плечам, перед глазами мелькнуло лицо Этьена, он мрачно ухмылялся, потом каштаны в отцовской роще: плоды были еще маленькие и зеленые и висели высоко – не достанешь.
Освободившись от платка, Изабель споткнулась было, но восстановила равновесие. Она посмотрела Этьену в лицо, отступила на несколько шагов. Он мгновенно оказался рядом, опрокинул ее на землю и сам оказался сверху. Одной рукой задрал ей юбку, другой, растопырив пальцы, провел, как гребешком, по волосам, наматывая их на ладонь, в точности как только что, когда срывал платок, и в конце концов уперся в затылок.
– Ну что, la Rousse, – негромко проговорил он, – долго же ты от меня бегала. Надоело наконец?
Изабель заколебалась, затем кивнула. Этьен потянул ее за волосы, голова откинулась, и губы приблизились к его губам.
«Но хлеб причастия все еще у меня во рту, и то, что я делаю, грех», – подумала Изабель.
Турнье были единственным семейством в краях между Мои-Лозером и Флораком, у кого была Библия. Изабель сама видела, как Жан Турнье приносил ее, завернутую в парусину, на службу и демонстративно передавал месье Марселю, который раздраженно перелистывал ее на протяжении всей мессы. Видно было, как ему неловко.
Месье Марсель сплетал пальцы и, раскрыв книгу, прижимал ее к заметно выпирающему брюшку. Читая текст, он раскачивался из стороны в сторону, словно пьяный, хотя Изабель знала, что это не так, ибо месье Марсель запрещал пить вино. Глаза у него бегали, слова соскакивали с языка, но непонятно было, как они туда попадали из Библии.
Утвердив в старой церкви свет истины, месье Марсель получил из Лиона собственный экземпляр Библии, и отец Изабель соорудил для него специальную деревянную подставку. С тех пор Библию Турнье больше не видели, хотя Этьен по-прежнему хвастался ею.
– Откуда приходят слова? – спросила его как-то Изабель по окончании службы, не обращая внимания, что все на них смотрят, даже мать Этьена, Анна. – Как месье