от греха подальше развести, а между ними поставить российские войска.
…Спасатели паковали рюкзаки. Все понимали, что остальное уже зависело от умения и гибкости политиков. Главное – удалось прекратить «горячее» противостояние, впервые применить военную силу для мира, а не для войны. В ходе операции миротворцы потеряли одного человека. На мосту в самом Цхинвале подорвался на мине грузовик, погиб водитель. Но сейчас, когда от силы часа через три, предстояло спрыгнуть с трапа дома, в Подмосковье, говорить о грустном не хотелось.
– Юр, расскажи, как вы с Михалычем под осетинскую музычку в грузинское село въехали.
– Да ладно, – отмахивался от него Инюшин, – все знают как…
– Не знаем, – хором загорланили спасатели, лежавшие на рюкзаках у взлетки, – не слышали даже…
– Ну, мы ездили на бээрдэм (боевая разведывательно-десантная машина). Установили звуковещательный аппарат, и машина из боевой стала пропагандистской, – Юра помолчал, надеясь, что, может быть, сейчас прозвучит команда строиться, нет, все тихо, вздохнул и продолжил, чувствуя на себе неослабевающее внимание аудитории. – В каждое село мы въезжали с музыкой. Для осетин – своя, для грузин – своя. Кассеты даже отдельно стояли. А все деревни – одна около другой. Однажды перепутали и в грузинское село въехали с осетинской музыкой. Они подумали, что осетинские боевики с музыкой прикатили мстить, а это мы. Грузины военные приготовления повели полным ходом, пушку наводят. Пошел Михалыч с платочком к одним, к другим… Произнес пламенные речи. Умиротворил.
– Команда грузиться, – майор запыхался, – построения не будет! Предстоит лететь в Приднестровье, но через Москву…
VIII. Ткварчели
1
Мы спустились с гор и почувствовали себя участниками общего кошмарного сна, из плена которого не выбраться. Словно знаешь, что надо проснуться, и не можешь… Альпинистскую базу заполнили военные. На пляже дежурили автоматчики в бронежилетах и касках. По улицам сновали бэтээры, в воздухе стрекотали вертолеты. На морском горизонте маячили сизые в дымке эсминцы. Мир под кипарисами и солнцем утратил свою беспечную привлекательность. На пустой автобусной остановке навзрыд плакала женщина.
– Вам чем-нибудь можно помочь?
– Уже ничем, – она поднимает мокрое от слез лицо. – Мужа после вечерней смены у завода встретили, спросили, ты за кого? А он им – мне все равно, я русский. Вот за это и убили…
– Ты откуда? – она снова закрывает лицо большими, натруженными руками.
– С Клухорского перевала, а вообще – из Москвы…
– Землячка! – она внезапно прижимает меня к себе, как самого родного, близкого человека. – Я из Подольска!
Потом было много других «горячих точек». Я видела мертвые тела, раненых друзей и врагов, брошенных стариков и голодных, онемевших от страха детей. Столько всего… что уже кажется, что мир этот стоит на крови, человеческом