их освятил, а я да, бегала, – и смотрит издевательски. – Знаю я, что вы лётчики, завсегда быстрые, но ты вообще как коршун. В другой день только попробуй так сделать – кубарем покатишься. А сегодня – ладно. В честь Пасхи можно.
Ха, это же она про объятия мои и поцелуй! Ну да, ей же нынче всего одиннадцать – на год меня моложе – и видит она меня в первый раз в жизни. Поэтому решила, будто я подкатил к ней христосоваться… да, есть такой обычай, только я не по обычаю и не для этого. Но почему тогда назвала лётчиком? И не удивилась, что знаю её по имени? Не иначе сиживала с краешку лётного поля, любуясь на взлетающие и садящиеся самолётики. Примечал я стайку деревенских ребятишек. И знал, что она может быть среди них, но нарочно не подходил, чтобы не вышло нам встретиться раньше времени, потому что в аэроклуб она поступила в сороковом году, если считать по версии моей предыдущей жизни. Тогда мы с ней и познакомились – вот не хотелось мне опережать старый график.
Да и встреча та, первая, никакой привязанностью не обернулась – мы уже после войны нашли друг друга. Два капитана. Она тоже летала, в основном к партизанам, да разведгруппы высаживала-забирала. В перерывах между вылетами на бомбометание, ночными, естественно. Но сейчас, когда ничего подобного ещё не было, она в полном неведении относительно моих мыслей и, чего уж греха таить, привычек. Оно бы и ничего, если бы я не повёл себя с ней так по-хозяйски.
– Целый год ждать, – непроизвольно вздыхаю я, – меня продолжает переть глупая уверенность старого супруга. Девочка, между тем, с одной стороны, смущена, с другой – не робкого десятка. Кроме того, в ней уже проснулось главное женское качество – любопытство.
– А чего такого ты никому не скажешь? – спросила она недоуменно и, не дожидаясь ответа, продолжила «наезд»: – Вот если бы я пообещала, что не скажу отцу про твоё охальство, тогда бы и спросу не было, – снова уперла в меня тот самый взгляд, под которым я таю, и молчит, дожидаясь ответа.
– Буду счастлив, если ты представишь меня своим достойным родителям, – под воздействием её бездонных очей я мгновенно слетаю с катушек и несу полную чушь. – Ты не сомневайся, как только наступит срок, поженимся. Деток вырастим, внуков побалуем, на правнуков полюбуемся. – Вижу, как Мусенька обворожительно краснеет, но держит себя в руках просто великолепно.
– Ну, уж нет, – заявляет она решительно. – Рано пока знакомить тебя с моими батьками. Сначала я для себя решу, люб ли ты мне, а уж потом, как разрешу, тогда подкатывай, – говорит, а сама галстук из корзинки достала и повязывает. Пионерка, понимаешь, возвращается из церкви.
Видимо, прочитав на свой лад выражение моего лица, она поясняет:
– Неладно как-то в галстуке в храм входить. Батюшка пугается, с добром ли человек пришёл, не станет ли хулу нести?
– Допускает пионеров к молитве? – насмешливо тяну я.
– К службе, – поправляет меня Мусенька. – Молитву всяк сам может сотворить. Так он и комсомольцев венчает, хороший у нас батюшка. Всё-всё понимает. Добрый человек