знал, что она видит и слышит его разговор с Кертисом Уилсоном, техническим директором команды. И от этого все было в миллион раз обиднее.
– Николь? О, нет, она – не Николь. Это имя для прекрасных женщин – Николь Кидман, Николь Шерзингер, Николь Ричи, Николь Генри…
– И ты с ними со всеми?..
– Нет. Кидман необычайно… пуританского воспитания дама.
– Неужели с остальными?.. Я пошутил, вообще-то…
– Я тоже. Кидман не смогла устоять, – он улыбается так, что не поймешь – правду говорит или нет. – И не о них речь. Просто вот это… – шипит что-то неразборчиво сквозь зубы, – не Николь.
– Ну, она вроде бы не против, когда ее называют Ники или Ник.
– Да мне по хер! Я не собираюсь ее никак называть!
– Кайл! Нельзя так…
– Ты знаешь, она мне недавно улыбнулась… Нет, ты видел эту улыбку? У меня мороз по коже. Хуже чем у акулы. О! Точно! Так и буду ее звать!
– Кайл!.. – предупреждающе восклицает Уилсон.
– Да, Керт, ты прав. На акулу не тянет. Тощая, и этот взгляд побитой собаки… Я придумал! Шарки! Вот, точно, она – Шарки. (Sharky(англ.) – детеныш акулы, акуленок – прим. автора.)
С тех пор он только так ее и называл. Когда вообще изволил обратить на нее внимание.
Было от чего впасть в уныние. Во-первых, сама Швеция. Снежная, холодная. Николь к такому климату не привыкла и постоянно мерзла. Во-вторых, Кайл – в миллион раз более холодный, чем вся Швеция вместе с соседней Норвегией, вместе взятые.
А в Швеции Кайла любили, отчасти благодаря матери-шведке, отчасти благодаря тому, что он был из тех гонщиков, которые особенно любили носиться по льду и снегу. Не боялся холодных температур, которые в особо «удачные» годы достигали минус двадцати пяти по Цельсию, неплохо знал наполовину ему родной шведский. Все это делало его любимцем местной публики и журналистов. Поэтому Кайлу было чем заняться – пресс-конференции, публичные и благотворительные мероприятия, визиты родственников.
А Николь засела за стенограммы. Поскольку Кайл категорически отказывался обсуждать с ней что-либо, в том числе – условности и соответствия, принятые у Кайла с его последним штурманом, Николь могла опираться только на старые стенограммы.
Изучала маршрутные листы, расположение пунктов контроля времени, тасовала и укладывала все это в голове, попутно отмечая, где и что она бы сделала не так. Конфигурация скоростных «допов» вынудила Николь обратиться за помощью и разъяснениями к техническому персоналу и гоночным инженерам.
Впрочем, резко негативное отношение Кайла к новому штурману пока не делало ее автоматически изгоем. К ней присматривались. Отвечали на вопросы, давали советы. Кое-кто из членов команды, с кем Ники общалась особенно плотно, даже пришел к выводу, что Николь Хант в некоторых вопросах осведомлена лучше, чем члены элитной, с чемпионскими замашками, раллийной команды.
Вся эта напряженная, с перерывами на еду, сон и переезды, работа не давала ей впасть в уныние окончательно. А когда грустные мысли об отношении к ней Кайла все-таки пробивались