вместе с Погодиным отправился в Россию, в Москву, где его с большим восторгом приняли у себя Аксаковы. Недолго погостив у них, он поехал в Петербург, где надо было забрать сестёр, заканчивающих к тому времени Патриотический институт без экзаменов и устроить их как-то в Москве: на правах старшего брата ему было просто должно позаботиться об их судьбе.
Затем он опять вернулся в Москву; в Петербурге и в Москве он ещё успел почитать ближайшим друзьям законченные главы «Мёртвых душ».
А устроив свои дела, он опять отправился за границу, в любимый Рим; друзьям же обещал вернуться через год и привезти первый том «Мёртвых душ» завершённым.
По возвращении в Рим Гоголь как будто бы почувствовал себя здоровым. Своё приподнятое настроение он объяснял чудодейственной силой Бога, воскресившего его от болезни, от которой он уже и не думал подняться. Много чудного свершилось в его мыслях и жизни за последнее время. Вновь появилась надежда на возврат к своей работе, к совершённой очистке первого тома «Мёртвых душ». Он много переменял, перерабатывал и видел теперь, что и печатание поэмы не обойдётся без его личного присутствия. Дальнейшее продолжение прояснялось в его голове всё чище, величественней, и теперь он видел, что со временем, его труд может стать чем-то колоссальным и полностью очищенным от ненужностей.
Сожалел он лишь об одном – что болезнь отняла у него слишком много времени. Но теперь он чувствовал в себе определённую свежесть и желание работать. Отчасти он приписывал это холодной воде, которую стал пить по совету доктора. Да и воздух в Риме – такой чудный и свежий, что сам Бог велел не хворать. Ещё он понял, что лето ему непременно нужно проводить в дороге. Как много он повредил себе, задержавшись в поездке из Москвы в Рим в душной Вене. Но, что было делать? У него тогда не было средств к дальнейшему путешествию, пока вновь не помогли друзья. Вот если бы он каждое лето мог позволять себе дальние путешествия…
В Италии, нуждаясь в деньгах, Гоголь пытался было выхлопотать себе место секретаря при попечителе русских художников в Риме – Кривцове, но при первой же встрече стало ясно, что человек этот любил только себя одного и прикидывался любящим лишь потому только, чтобы посредством этого более удовлетворять свою страсть, то есть любовь к самому себе. Ему, видимо, нужно было только иметь при себе какую-нибудь европейскую знаменитость в художественном мире, в достоинство которого он, может быть, сам и не верил, но верил в разнёсшуюся его славу.
Тот, кто создан сколько-нибудь творить в глубине души, жить и дышать своим твореньем, тот должен быть странен во многом. Другому человеку, чтобы оправдать себя, достаточно и двух слов, а творцу нужны целые страницы. Как это бывает тягостно иногда!
Свежий воздух и приятный холод итальянской зимы действовали на Гоголя животворительно. Он стал каким-то отрешённым, спокойным и даже не думал о том, что у него ни копейки денег. Жил кое-как в долг и ни о чём не жалел. Продлилось бы дольше это свежее состояние, чтобы завершить, наконец,