я – к автомату. Р-раз! И застрял, голубчик. Тишина. Жду. Пять минут жду. Десять минут жду. Тихо. Птиц над крышами слышу, а гений мой не шелохнется. Глубокая, видно, мысль, никак до дна не осознает.
И тут – уж не знаю как, может, про себя он там орал, только я как будто внутри себя: помоги-ите! – слышу, – спаси-ите!
Прохожу я случайно мимо и кричу:
– Что такое? Случилось, что ли, что?
– Помогите, – говорит. – Только тихо! Может сорваться! Не шумите, пожалуйста.
– Да как же он сорвется? Его же расклинит, во-первых. Во-вторых, пружины…
– Не надо мне объяснять! Я все это знаю! Вы только не шумите. Они шума не любят.
Фу ты, господи! Пугливый какой, думаю. И суеверный. Зря я все это с лифтом затеял. Но это я уж потом понял. А перед тем, как понять, я его шесть раз вешал.
Увидит меня – бледнеет. Но, хотя и не здоровается, действий не ведет. Ходит мирно.
Начал к нему дружок приходить. Тоже такой – в очках, брючки сползают, рассеянный очень. Я так думаю, что его к нему, к моему Думову, там, в Академии от месткома прикрепили, чтобы с ним ничего не случилось. От меня, значит. В сторожа.
Идут они по улице, прямо сердце сжимается: то молча шагают, кто как, сено-солома, а то вдруг заговорят, ручками начнут махать! Это, значит, идея пронеслась, – но все мимо, мимо! Потому что они пошумят, поскандалят, а потом вежливо так, за ручку, попрощаются, и по домам.
А мне, глядя на них, плакать хочется. Ведь стоит на месте прогресс, не движется! И не хватает-то, может, пустяка, чтобы у них в головах зацепление произошло, чтобы вхолостую там не крутилось, чтобы деньги не стыдно было в кассе получать! А то – что ж такое? По форме все как будто соответствует, как обычно у гениев – и костюмчик мятый, и стрижка по-каторжному, и глаза в разные стороны сосредоточенно смотрят, а внутри – никакого тока, сплошные короткие замыкания!
И вот однажды вечером, когда они горько так призадумались под моим балкончиком, настелил я в своей квартире на втором этаже детскую железную дорогу, за восемнадцать рублей еще купленную, на пенсионные деньги, для разбойников-внуков, паровоз с вагонами на вертолетную тягу переделавших, так что ужинаешь на кухне, а тебе вдруг на голый череп начинает целый состав спускаться, так вот настилаю я железную дорогу, прикидываю расстояние до гениев и раскатываю по этой дороге пару яблок друг за другом довольно мягких сортов!
Падает вначале Думов, головой ложится к универсаму. А дружок его, от месткома, тот попадает на газон и от Думова расположен оказывается на шесть часов ровно.
Ну, думаю, если сейчас, при таком благоприятном раскладе ничего у вас внутри не содрогнется, то грош вам цена, как гениям! И на работу вам так и сообщу!
Стою над ними, весь дрожу от нетерпения, но любопытных отгоняю. «Научный эксперимент!» – говорю. «Тихо! Идут испытания!» – добавляю для старух – ох, и любопытные же это создания! Так размышляю, что старик уходит с годами в глубину, а старуха – на поверхность, но это между делом. И между нами.
Думов первый головку поднял, мутно так посмотрел,