Станиславовна в кратких словах объяснила ему историю мальтийского ордена и сообщила, что ее брат Владислав новициат этого же ордена, то есть готовится принять звание рыцаря.
– Где же теперь ваш брат? – спросил Оленин.
– Я не могу наверное сказать вам, или в Риме, или же на Мальте… Он давно не писал ни мне, ни тете…
Виктор Павлович залюбовался на дымку грусти, которая искренно, или притворно заволокла чудные глаза его собеседницы.
– Я тоже посвящу себя этому ордену… – томно заметила Ирена.
– Вы?
– Да, я. Чему вы так удивились?.. Для меня нет ничего в жизни… Посвятить себя Богу – мое единственное и постоянное желание.
Она подняла глаза к небу.
– Как для вас ничего… для вас… в жизни… все… – взволнованно заговорил Оленин.
– Что же это все? – усмехнулась она углом своего прелестного рта.
– То есть как что… все?.. Все, что вы хотите…
– О, я хочу многого… недостижимого…
– Для вас достижимо все.
– Вы думаете?
– Я в этом уверен… С вашей поражающей красотой…
– Поражающей… – улыбнулась она.
– Именно поражающей… – пылко перебил он ее. – Вам стоит только пожелать.
– И все будет, как по волшебству… Ну, это сомнительно… Я слишком много желаю и… слишком мало имею… – медленно произнесла она, презрительным взглядом окинув окружающую ее обстановку.
– Да кто же бы отказался исполнить ваше малейшее желание, если бы даже оно стоило ему жизни!.. – восторженно воскликнул Оленин.
– Вы большой энтузиаст и фантазер!.. – подарила она его очаровательной улыбкой.
С каждым свиданием он терял голову. Прирожденная кокетка играла с ним, как кошка с мышью.
Он видел, впрочем, что это его восторженное поклонение далеко не противно очаровавшей его красавице, но все же оставался только в области намеков на свое чувство, не решаясь на прямое объяснение.
Ирена Станиславовна, даря его благосклонными улыбками, искусно держала его на таком почтительном отдалении, что готовое сорваться несколько раз с его губ признание он проглатывал под строгим взглядом этого красивого ребенка.
Ребенок был сильнее его – мужчины. Он, по крайней мере, считал себя таковым.
Время шло.
Он ходил как растерянный, похудел, побледнел, стал избегать товарищей. Это не укрылось от их внимания, а в особенности от внимания Григория Романовича Эберса.
Последний, к тому же, лучше всех знал причину такого состояния своего приятеля. Он заставил его высказаться и помог ему… но как помог?
Виктор Павлович весь дрогнул при этом воспоминании.
– Зачем он послушался этого совета, казавшегося ему тогда чуть не гениальным… А теперь!
– Добро пожаловать, дорогой муженек! – вдруг раздался около Оленина голос.
Он пришел в себя, обернулся и увидел Ирену, стоявшую на пороге двери, ведущей из спальни в кабинет.
&