женщина, между тем, спустилась в аллею, прошла по ней той же легкой, едва касавшейся земли походкой, повернула в глубь сада в противоположном конце и скрылась среди зелени.
Горбун, которому казалось, что за ним гонится «мертвая красавица», бледный как полотно, дрожащий от страха, влетел в сторожку и скорее упал, нежели сел на скамью.
Пахомыч не спал. Он стоял на коленях перед висевшим в переднем углу большим образом с потемневшими фигурами и ликами изображенных на них святых и усердно молился, то и дело кладя земные поклоны.
Огарок свечи догорел и потух и в два окна сторожки глядела белая ночь, освещая фантастическим полусветом незатейливое убранство жилища Пахомыча и горбуна.
Царила мертвая тишина, нарушаемая лишь стуком зубов все еще не пришедшего в себя от страха горбуна, да шепотом Пахомыча. Так прошло около получаса.
Горбун пришел в себя.
– Пахомыч… а… Похомыч… – почти ласково пискнул он.
Старик, последний раз размашисто перекрестившись и положив земной поклон, встал и обернулся к говорившему.
– Ась?..
– Ведь она ходит…
– Кто она? – с недоумением спросил Пахомыч.
– Да та, которую мы зарыли…
– С нами крестная сила… Да что ты, горбун, плетешь несуразное!?
– Какое там несуразное… сам видел ее… идет это по мосту, гуляючи с прохладцей… Насилу убег… до сих пор отдышаться не могу… Напужался… страсть…
– Коли так, грех большой на душу мы с тобой положили… Это ее душенька гроба ищет… Без гроба да без молитвы, как пса какого смердящего в яму закопали… Погоди, дай срок, она еще тебя доймет…
Старик сказал это голосом, в тоне которого слышалось полное убеждение.
Горбун вздрогнул и стал пугливо озираться кругом.
– А я тут, молясь, вот что надумал… Недаром это, сам Господь вразумил меня… Пойдем-ка мы с тобой, горбун, по святым местам, может Господь сподобит на Афон пробраться, вещи-то, что снял, пожертвуем во храм Божий на помин души болярыни… может знаешь, как имя-то…
– Зинаиды, – совершенно машинально сказал горбун.
– Болярыни Зинаиды, вот ее душенька и успокоится.
– Зинаиды? – вдруг переспросил горбун и глаза его снова блеснули гневом. – А ты почем знаешь?..
– Да ведь ты сам сейчас сказал: Зинаиды, – робко заметил Пахомыч.
– Я, – протянул горбун. – Ты, видно, на меня как на мертвого клеплешь… Я почем знаю, как ее звать… в первый раз, как и ты, в глаза видел… Ты, старик, меня на словах ловить брось, я тоже ершист, меня не сглотнешь…
– Кто тебя сглонуть хочет… Я о душе ее забочусь, потому будет она бродить теперь по этим местам… гроб искать…
– Ну и пусть себе бродит, а я уйду…
– Вот и я о том же, чтобы уйти, святителям поклонится…
– Да ты и ступай, кто тебя держит, – сказал горбун.
– Ой ли… отпустишь? – с тревогой в голосе спросил Пахомыч.
– Иди, замаливай и об ее, и о моей душе… Отныне я тебя из кабалы освобождаю…