эти воспоминания, гурьбой пришедшие ему на ум, открыли теперь ему глаза, и он увидел роковую правду.
Пользуясь неограниченным доверием отца, его дочь получала письма и, наверно, отвечала на них. Но каким способом она переписывалась – здесь, в тайге? Ужели в заговоре против него кто-нибудь из слуг? Это ужасно!
У него мелькнула мысль подкараулить дочь при помощи Гладких, но он отбросил эту мысль. Он решил было пойти сейчас к дочери и потребовать от нее ответа и объяснения в ночных прогулках.
– Нет, – глухо пробормотал он. – Она все равно скроет от меня правду, а я хочу знать все.
Всю ночь до утра провел он, не думая даже о сне. Его била нервная лихорадка, и первые лучи солнца застали его в страшной внутренней борьбе.
– Что случилось? Ты нездоров? – спросил его вошедший к нему, по обыкновению, перед уходом на прииски, Иннокентий Антипович.
– Нет, я здоров, но я понимаю твой испуг, потому что я сам испугался самого себя, когда посмотрелся в зеркало. Иннокентий, я сегодня ночью сделал страшное открытие…
– Ради Бога, объясни, что такое?.. Я не понимаю тебя… – тревожно перебил его Гладких, смотря на него широко открытыми от удивления глазами:
– Моя дочь по ночам уходит из дому…
– Ты бредишь… Ты видел это во сне.
– Я не спал… Я не спал, я стоял у этого окна и своими глазами видел, как она в полночь возвращалась домой.
– И ты не спросил ее, где она была?
– Нет, я не хочу до поры до времени, чтобы она знала, что ее шашни открыты… Да она и вывернулась бы и снова одурачила бы меня.
– Ты, значит, ее подозреваешь… – начал было Иннокентий Антипович.
– Подозревать… – принужденно усмехнулся Толстых. – Я уверен.
– Ты меня пугаешь…
– А ты разве ничего не знаешь?
– Ничего! Но если ты ошибаешься… Берегись и не спеши обвинять…
– О, если бы я ошибался… – каким-то стоном вырвалось из груди Петра Иннокентьевича.
– Но что же ты думаешь?
– Я думаю… – с трудом, задыхаясь, отвечал он, – что Мария опозорила мое честное имя.
– Это ложь! – вскрикнул Гладких. – Это ложь! Такая мысль недостойная тебя, Петр! Ты клевещешь на свою дочь… Обвинять ее, чистую, добрую, непорочную, которую все бедняки в окрестности считают их ангелом-хранителем. Это ужасно, это чудовищно!
– Если ты за нее заступаешься, то объясни мне, пожалуйста, зачем она по ночам выходит из дома, да еще крадется, возвращаясь назад, как преступница?
– Но, быть может, она ходила навещать кого-нибудь из больных в поселке?
– Это ночью-то? – нервно расхохотался Толстых. – Нет, друг, ты напрасно ищешь средств ее оправдать. Она не стоит этого, она осрамила мою седую голову… Погибла ли она безвозвратно – я этого не знаю, но я хочу это знать…
С этими словами Петр Иннокентьевич подошел к окну и печально посмотрел на свои владения.
– Все это принадлежит мне, – печально произнес он, – многие завидуют моему богатству. Они думают,