инструменты – все свидетельствовало о живейшем участии или предосторожности и было приготовлено с поспешностью, необходимой для пользования больного, пораженного серьезным недугом.
– Взгляните, доктор! – коротко бросил сопровождавший, показывая рукой на стол.
Врач с важным видом осмотрел склянки и хирургические инструменты, потом повернулся к своему спутнику, не сводившему с него глаз.
– Вот и замечательно, все на месте, – сказал он довольным тоном, не выражавшим никаких сомнений. – Дело осталось за малым – произвести осмотр!
– Какой еще осмотр?
– Возможно, мне понадобится помощь.
– Все предусмотрено, доктор. В случае надобности по первому же вашему слову или знаку помощь явится без промедления. Будут у вас еще просьбы?
– Нет, сударь, никаких.
– Тогда я вас оставлю. Помните, что вам было сказано, доктор, и не вешайте нос, а пациент вот-вот явится. Главное – отсюда ни ногой.
– Даю слово, сударь.
Спутник доктора, наскоро попрощавшись, ретировался.
Оставшись один, врач какое-то время стоял неподвижно, чуть подавшись вперед и неотрывно глядя на дверь, – вид у него был весьма озабоченный. Но по прошествии некоторого времени, не услышав никакого шума, он выпрямился и настороженно осмотрелся вокруг, дабы лишний раз удостовериться, что за ним никто не следит.
– Так надо! – молвил он. – Времени на раздумья нет!
С этими словами он направился прямиком к столу, заставленному склянками со всякого рода разноцветными снадобьями. Тщательно осмотрев наклейки на склянках, он еще раз – напоследок огляделся вокруг и, осторожно достав из бокового кармана хрустальный флакон, втиснул его в гущу к остальным.
В это время снаружи послышался едва уловимый шорох.
– Пора! – сказал себе доктор.
Не выразив ни малейшего удивления и даже не повернув головы на шум, что выдало бы его тревогу, врач взял плошку и принялся приготавливать микстуру со всем тщанием и внимательностью, какие лекари той поры, впрочем, очень похожей на наше время, вкладывали в свое священнодейство, дабы точно отмерить количество снадобий и веществ для смешивания.
В этот миг портьера подвинулась в сторону и на пороге объявился моряк, тот, что расспрашивал доктора во время их встречи на пристани. Вошедший обвел взглядом комнату, махнул рукой и пропустил вперед четверых матросов с носилками, на которых лежала женщина, закутанная в длинную накидку и одеяло, оберегавшие ее от стужи: ибо она была в одной лишь ночной сорочке.
Насколько можно было судить по молочно-белой, удивительно нежной и гладкой коже ее лица, наполовину сокрытого под черной бархатной полумаской, то была совсем еще юная девица; густые пряди светлых шелковистых волос благоуханными волнами ниспадали ей на плечи и грудь, прикрывая их полностью. Ее тонкие, безупречно правильной формы руки ослепительной белизны, иссеченной синими прожилками вен,