ьшой, уютный. Монашек там немного. Мы их всех как по-новому, так и по-старому имени знаем. И прошлое, и настоящее– все нам известно. Прямо как родные стали. Не могу сказать, что такая уж я молитвенница… Ну, все идут, говорят, что положено так: яблоки, куличи освятить, водички святой набрать, помянуть, свечки поставить, службу в большие праздники отстоять…
А случилось там вот что. У монахини Элекониды сдохли куры, причем все разом: ходили – ходили, вдруг падать стали. Куры – они ведь как люди. Сколько им не объясняй, что жрать надо экологически чистую еду, после монашек оставшуюся – так нет, все время норовят в ближайший овраг убежать, наклеваться всякой гадости. А так как грузная пожилая матушка Элеконида часто пребывала в молитвенном настроении, то и куры сбегали у нее регулярно. На упреки матушки игумении она привыкла бодро отвечать: « Господь сохранит…» – и вдруг такой прокол…
–Ох, ты… Господи, помилуй меня, грешную… потравились… Господи, помилуй… что же теперь делать-то?
Попричитав немного, нерадивая матушка решила хотя бы ощипать кур. Мол, хоть какая-то польза… Ощипала, как сумела: где-то перья торчали, где-то порезала, где-то кожу надорвала – торопилась, одним словом, да еще и впервые таким грешным делом занималась. После побросала тушки куриные в холодную комнату и пошла каяться матушке игумении. Игумения была как раз занята, сказала, что, мол, потом побеседуем и благословила идти обратно на рабочее место.
Вернувшись, матушка Элеконида прямо-таки застыла от ужаса: мертвые куры, голые, местами в крови, с остатками перьев, клочьями оборванной кожи деловито, как ни в чем не бывало, топтались на выделенной им территории, чего-то клевали, привычно кудахтали…
–Ой-и-у-и-а-а-а…! Господи, помилуй! Конец света! Помогите! Спасите! Антихрист пришел! Мертвые восстали! Помогите!!!
Ее истошный визг собрал всех, кто в это время находился в монастыре… жутко было… чувствуешь, как противный, холодный, липкий страх растекается по всему телу, вызывая мелкую дрожь. Вижу, монашки крестятся – тоже надо… вдруг поможет…
Ситуацию прояснил Николай, местный завхоз, слесарь, сантехник и еще много чего.
–Вот точно говорят: что кура– дура, то и баба– дура!
Игумения встрепенулась, бровки белесые нахмурила.
–Николай, что ты себе позволяешь?
–А что я позволяю-то? Это же кому рассказать – засмеют. Конец света у них…
История оказалась банальной. Игумения, желая поэкономить выделенные средства, наняла по-дешевке шабашников. Эти ушлые мужички увели у монашек подкисшее варенье, нагнали браги, процеженные остатки выкинули в овраг. Именно эти остатки и стали причиной таинственной « смерти» кур. В холодном же помещении хохлатки быстро оклемались…
–И что же ты раньше не сказал?
–Так занят был, матушка игумения. Вы же сами меня срочно на коровник отправили, даже слово сказать не дали. Быстрее, торопись… Опять там ваши монашки напортачили…
–Николай, немедленно замолчи. Нельзя монахинь осуждать – это грех. И вообще, институтов животноводческих они не кончали. Помолятся – Господь и даст умение.
–Значит плохо молились,– упрямый завхоз никак не желал уступать.– Если бы я знал, что матушка Элеконида так быстро обернется, то сразу бы сказал. То дак ее с лежанки не скинешь. Молитва у нее, видите ли. Своим храпом всю нечисть в округе распугала…
–Николай!
–Ладно-ладно… матушка игумения, кур-то забить надо. Все равно теперь сдохнут.
–Ну… вот и займись этим. Мать Элеконида, тебе я пятьдесят поклонов благословляю.
–Матушка, простите, по неведению я…
–Вот и покаешься. Чтобы в субботу на исповеди была. Лично проверю!
Глава 2
Я тогда в субботу тоже причастилась. Я ведь теперь уже опытная прихожанка, много чего знаю, а поначалу, помню, конфуз со мной приключился. Глупая бабка, в их Церкви первый раз оказалась, стою, значит, по сторонам оглядываюсь. Странно как-то, дай-ка, думаю, поспрашиваю кого-нибудь знающего. После службы мы со Светкой, соседкой моей, зашли в лавку, ну, свечки домой купить, записки подать. Там в тот день мать Диониссия на послушании была. Все знали, что она добрая, разговаривала всегда приветливо. У нее можно спросить.
–Мать Диониссия, а вот почему вы святых своих такими страшными нарисовали?
–В каком смысле? Почему они тебе страшными кажутся?
Все вокруг вдруг разом замолчали. Светка за рукав меня дергала, тянула к выходу.
–Пойдем-ка отсюда, позоришься тут!
–Да подожди ты! Я же узнать хочу. Перестань меня трясти!
–Что ты хочешь узнать, Агния?
–Чего вы их такими страшными нарисовали? Головы какие-то моршинистые, ручки сухонькие, ходят на цыпочках – как-то неправильно все.
–Ну, во-первых: рисовали не мы; во-вторых: иконы не рисуют, а пишут. Учись сразу правильно говорить. А в-третьих: это такое направление в иконописи. Понимаешь, существуют разные школы…
–Нет, не понимаю. Зачем