крикнул он, открыв в купе дверь, и в её проёме узком тут же Громовержец появился статный и работать без прелюдий начал.
Только что это? Ударом первым не виновника сшиб торжества, а Пончика. Тот упал. Из носа кровь фонтаном. От удара отключился малый. Ошарашенный Кацо рта не успел раскрыть, как удар стрельцовский схлопотал ногой в пах. От жестокой, сатанинской боли так взревел мужик, что с перепуга поезд не сошёл чуть было с рельсов, а проходивший мимо проводник, испугавшись, выронил поднос с чаем и крутейшим кипятком обварил себе мирно почивавший член, никакой беды во сне не ждавший. Вой проводника, слившийся с криком Кацо, не могли не услышать постовые милиционеры, бродившие по перрону вокзала, к которому чинно подплывал фирменный поезд «Москва – Баку», но и им не повезло, беднягам.
Глава четвёртая. Подруги
В то время, когда бригада кидал потерпела сокрушительную и исключительно обидную неудачу на всех фронтах: и интеллектуальном и примитивно-силовом, по Тихорецку в сторону вокзала не спеша двигались три девушки симпатичные. Меж собою непринуждённо, без эмоций особенных, молодые дамы вели беседу. Я, нечаянно подслушав их разговор, оторваться далее от него не мог.
– Я всё равно бы никогда не связала свою судьбу, познакомившись по переписке с зеком, – говорила блондинка.
– И я, – вторила ей стройная и точёная, словно кукла.
– Да и я бы тоже не пошла, коли б дело происходило сейчас, а тогда вот, извините, не было таких у меня подруг мудрых. И было мне, девочки, четырнадцать лет всего. Это тоже в виду имейте.
– Чокнутая ты, Верка.
– Ненормальная.
– И чокнутая, и ненормальная. Вполне согласна. Но рада очень, что именно так распорядилась судьба.
– Он обманывает тебя, Вера. Пописывает от делать нечего, а ты и обалдела от счастья. Папа – не последняя фигура в системе лагерной охраны – рассказывал, что обилие свободного времени у заключённых делает из них таких писателей, Пушкину какие дать могут фору в эпистолярном жанре. И ведутся на это бабы.
– Совершенно не спорю с вами. Возможно, что объект моих воздыханий совсем не тот, кого я нарисовала в воображеньи, опьянённом счастьем. Возможно. Да и дело-то, собственно, не в нём.
– А в чём же?
– В чём, расскажи, пожалуйста?
– А всего в простой любви, девчонки.
– Страшная любовь, жестокая.
– Катастрофа. Врюхаешься ты с зеком этим так, что никто тебе помочь не сможет.
– бог поможет. – Вера посмотрела на подруг лукаво.
– Мне всё больше кажется, что вы завидуете мне, подруги.
Люба пожала плечами, не понимая, чему тут можно завидовать, а Надя вздохнула и почесала ладонь:
– Договоримся мы до того, что из комсомола вышибут, из института выпрут. В сказки верить комсомолкам не положено… Эх, чего же так ладошка чешется?
– Выпрут, не выпрут, а в бога я всё равно верю. Толком, что это такое, не понимаю, но верю и знаю, что он мне поможет. А ладошка когда чешется, Надюша, так это к выпивке! То народная примета старая!
Смех