Станислас. Не оставляйте меня.
Никто не звал его по имени уже пятнадцать лет, с тех пор как умерла матушка.
Крозельчикюс решительно распахнул дверь и вывел Агату наружу.
Кажется, здесь никто их не ждал.
На полпути к ограде Агата резко остановилась. Крозельчикюс едва не упал от неожиданности.
– А как же вы теперь вернёте свой гелиофор? – спросила Агата. – Ведь гелиография осталась в музее…
– Пойдёмте, панна Агата, не стойте тут, – зашипел Крозельчикюс.
– Нет! – почти закричала Агата. – Немедленно возвращаемся! Пан Крозельчикюс!
Крозельчикюс затравленно оглянулся. Ни сторожа, ни хвостов он пока не заметил, но был уверен, что с минуты на минуту они явятся сюда.
– Агаточка, миленькая, позвольте вывести вас отсюда. После поговорим.
– Но я не хочу, чтобы вас арестовали серые. – Агата почти плакала. Крозельчикюс растроганно улыбнулся.
– Ну, раз не хотите, значит, не арестуют. Как бы то ни было, возвращаться в музей нам незачем. Первой гелиографии там нет. – Крозельчикюс машинально поправил очки.
– Как так? – Агата привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть лицо Крозельчикюса. – Зачем же мы сюда пришли?
– Откровенно говоря, я рассчитывал отдать Виташу одну из достаточно старых, но самых обыкновенных гелиографий. Что-то из первых тюремных экспериментов Ниепце с раствором, каким мы пользуемся до сих пор. Настоящая первая гелиография давно хранится у меня дома.
9
Крозельчикюс любил свой дом. Но только полгода назад, когда он случайно нашёл в архиве музея ту самую гелиографию и через сто с лишним лет сделался новой жертвой мёренской чумы, Крозельчикюс смог по достоинству оценить красоту и гармонию дома и научился как следует понимать его.
Сейчас дом был встревожен. Стены почти кричали, стёкла в окнах держались на грани истерики. Фарфоровые бинтуронги на каминной полке зыркали мрачно и дёргали усами.
Крозельчикюс прикрыл за собой дверь. Агата, то ли почувствовав настрой дома, то ли по иной причине, была непривычно молчалива. Даже, как показалось Крозельчикюсу, несколько напряжена.
Крозельчикюс снял со стены гелиографию, висевшую рядом с изображением чёрного индийского элефанта. Это было простенький кадр – бульвар, дома, деревья, чёрное небо. Специалист без труда узнал бы вид, открывающийся на Радничку из «Дома Нисефора».
– Неужели это она? – жадно спросила Агата.
– Почти, – усмехнулся Крозельчикюс. Он отогнул крепления и убрал задник рамки. Бережно достал металлическую пластинку, передал её Агате, перевернув другой стороной. – Не знаю, как Ниепце сберёг эту гелиографию во время ареста, но позже он просто воспользовался ею снова. Видите: с одной стороны пластины – вид из окна, а с другой… Я нашёл этот снимок в альбоме среди десятка таких же.
– Но она… пустая, – разочарованно сказала Агата.
– Поднесите к свету… Вот так. И чуть поверните. – Крозельчикюс своей рукой