батя, – сипло прошептал Аким.
– Ну с богом, – отозвался отец и заработал мехами…
Что было дальше, Аким помнил смутно. Его полностью захватил процесс. Он старался изо всех сил, ворочая довольно быстро ставшую страшно тяжелой заготовку. Время от времени из-за его спины появлялась рука отца и то подсыпала в горн угля, то, ухватив за рукояти клещи, ловко разворачивала заготовку, но по большей части Аким орудовал клещами сам.
– Так. Будет. Дошла. А ну, давай ее сюда! – скомандовал отец.
Аким изо всех сил налег на рукояти и выволок-таки малиновый слиток, на последнем издыхании донеся его до гладкого стола наковальни. Отец сноровисто перехватил клещи и кивнул в сторону бадьи:
– Охолони, сынок.
Старому кузнецу было понятно, что голова малорослого и короткорукого мальчика все это время находилась ближе к горну, чем, например, у него, поэтому тому требовалось немедленно охладиться. И как еще до сих пор не сомлел? Добрый кузнец растет…
Аким, шатаясь, добрел до бадьи и, зачерпнув ковш студеной водицы, вылил его себе на голову, как это обычно делал отец или Петруша. Уф! Благода-ать… Но в следующее мгновение за его спиной послышался стук отцова молота, и Аким шустро развернулся. Как же так, без него-то? Отец на мгновение прервался и глазами указал Акиму на небольшой молот. Аким ухватил молот и подскочил к наковальне. И они с отцом споро застучали по слитку, который под их ударами начал потихоньку превращаться во вполне узнаваемый колун…
После жара кузни июньский ветерок показался Акиму настоящим блаженством. Впрочем, он бы никогда не покинул кузни, если бы отец по окончании ковки не велел выйти на воздух и посидеть.
– Будет с тебя сегодня, – весьма строго приказал батя. – Иди мамку обрадуй.
Но до мамки Аким так и не дошел, уселся тут же, у поленницы, тяжело дыша и утирая пот с красного лица. Впрочем, мамка сама быстро о себе напомнила.
– Сынок, там к тебе дружок прибежал…
Голос матери донесся до Акима, еще находящегося под впечатлением своей первой ковки, будто сквозь пелену.
– Сынок…
– А? Что? – Аким вскочил и, обернувшись, расплылся в улыбке. – Матушка! А я сегодня с тятей ковал!
Матушка улыбнулась и покачала головой.
– Ну вот, совсем ты у меня вырос, Акимушка. С тятей уже ковать начал. Скоро настоящим ковалем станешь… – Она вздохнула и повторила: – Там к тебе дружок прибежал.
– Ага, – все еще пребывая где-то в высших сферах блаженства, отозвался Аким, но затем спохватился: – Дружок? А кто?
– Митрофан.
Аким едва не припустил к воротам, распираемый своей важной и славной новостью, но сумел удержаться и, на этот раз вполне законно вытащив из-за пояса тряпицу, зашагал степенно, предвкушая, как будет хвастаться перед Митрохой своим новым статусом.
Но, к его удивлению, когда он, улучив момент, небрежно бросил, что, мол, «топор седни сковал» (признаться, что сковал всего лишь грубый колун, было выше его сил), Митрофан на это практически не отреагировал.