рот, Брэнан, сын Эдвара. Иначе схлопочешь от меня прямо здесь!
– Обряд окончен?
– Да. У алтаря остались Тимида с младшими. А я почувствовала тебя и побежала.
– Ох, мама…
– Ты мне не веришь, – в глазах Тейи читался укор.
– Ты не боишься своих обрядов? Порой они пугают даже меня.
– Это не обряды, это материнское сердце.
Брэнан вздохнул и уставился куда-то поверх ее головы:
– Где было твое материнское сердце, когда ты мужа себе выбирала…
Мать отстранилась, и Брэнан выругался про себя. Сколько раз давал себе зарок не заводить этих разговоров, столько же раз его и нарушал. Но сегодня с утра Окер снова принялся за старое. И если так будет продолжаться, рано или поздно рука дрогнет и сама схватится за меч. Старик плюет на жену, на пасынка, даже на собственных детей. Мэва и Брад… Брэнан опустил плечи, вся воинственность тут же схлынула. Никогда он ничего не сделает этому провонявшему козлятиной пастуху – хотя бы из-за Мэвы и Брада.
– В который раз, Брэнан… Фратрия Мелеры пожелала его, – мать опустила голову и тихо добавила. – Да никто больше и не вызвался.
– Никто больше не вызвался из-за сына, порождения океана, – горечь обожгла язык. – Выходит, я виноват в том, что тебе достался этот…
– Никто не виноват. И ты меньше всего! – в обычно мягком голосе матери прорезалась сталь, сразу напомнив Брэнану о том, кто она такая. Когда мать говорит голосом жрицы Таргато, с ней лучше не спорить. – Я не ропщу на свою судьбу. Во всем есть высший смысл, и не перечь Драконову промыслу.
– И не думал, – вяло отмахнулся сын, расхотев спорить. В животе заурчало.
Мать улыбнулась, сменив гнев на милость. Мягкая белая рука дотронулась до его нагретого солнцем запястья:
– Идем. Я покормлю тебя.
– Таргато тебя не покарает?
– Она будет мне благодарна, – мать хмыкнула, поманив сына за собой. – Седая Тара опять притащила на гекатомбу* кур и яйца. Таргато их не примет, а что добру пропадать?
На следующий день он намеревался все утро до самого полудня провести у моря. Дувший с заката ветерок холодил кожу, но солнце уже вставало из позолоченных вод, напитывая чистый воздух теплом. В отдалении побрехивали соседские псы, прокричал петух. Брэнан остановился на пороге, потянулся и зевнул. Взъерошив волосы выскочившим следом Браду и Мэве, вышел на залитое солнцем крыльцо. Окер сидел во дворе, привалившись к выбеленной стене, и привычно посасывал из плоской бутыли неразбавленное вино. Он исподлобья глянул на пасынка и отвернулся, ворча себе под нос.
– Мать просила привести ей Брада и Мэву.
– Просила, – протянул Окер, почесывая бок. – Я ей не раб какой-нибудь таскать чего туда-сюда. Через три дня службы заканчиваются, тогда и увидит своих ненаглядных.
– Лучше я сам отведу их.
– Никуда ты их не поведешь.
Брэнан сжал челюсти:
– Я выполню то, что велела мне мать.
– Моих детей ты никуда не поведешь! – рявкнул Окер, приподнимаясь с вросшей