я и люблю тебя, – сказала я. – У тебя достаточно устойчивости, чтобы уравновесить меня и удержать на земле.
– Я знаю, что не могу дать тебе той сносящей голову страсти, о которой втайне мечтают многие женщины, – Шарль обнял меня и мягко погладил по щеке. – Во мне нет подобных чувств, я на все и на всех смотрю немного отстраненно, через легкую дымку разума. И мне кажется… может быть, я и ошибаюсь, но мне хочется в это верить: между нами такой запас нежности и взаимного уважения, что этого вполне может хватить на всю жизнь.
Сбежавшие из Стамбула
Шел дождь. Я смотрела в окно на стремительно мокнущий город. Он был полон шорохов и светящихся огней. Как будто за окном кто-то разлил на сверкающей мостовой золотую, серую и фиолетовую акварели. Каждый раз, когда кто-то распахивал стеклянные двери ресторана в эту дождливую ночь, внутрь врывалась ночная прохлада и сырость, от которых на языке оставался привкус родниковой воды.
Полина почувствовала себя нехорошо и отпросилась домой пораньше. А я почему-то засиделась до закрытия. Мне нравилось смотреть, как струи воды баюкают землю, слышать, как гром и молнии весело потряхивают город, и вода с грохотом стекает с карниза на асфальт. Все разошлись, когда я наконец очнулась от своих грез и увидела, что вот уже пару часов моя книга открыта на той же странице. Все повара ушли. Бекташ пересчитывал выручку у кассы. Должно быть, день для него был удачным, потому что он вдруг решил показать себя настоящим джентльменом и отвезти меня домой. У него была роскошная, почти кричащая машина, какая обычно бывает у внезапно разбогатевших людей. Пока мы ехали по мокрому Парижу, Бекташ рассказал мне о своей жизни.
– Я приехал сюда, как и ты, совсем молодой, – объяснял он мне на своем ломанном французском. – Без гроша в кармане. Пытался учиться, но не пошло. Работал везде, где мог. Платили мало, иногда работал за еду. Жил с женой на десяти квадратных метрах под крышей. Появилась возможность – открыл текстильную фабрику. Это все родственники жены. Они дали денег. Без них я бы никуда. Сначала открыл ателье. Жена шила дома. Потом магазин. Потом несколько магазинов. Потом фабрику. И еще одну. Закрыл фабрику, купил ресторан…
– А почему решил уехать из Стамбула?
– Молод был. Думал, что в Париже лучше. Везде казалось лучше, чем дома. Сейчас-то я, конечно, уже не уехал бы. А ты зачем приехала?
– Все было, как у тебя. Кроме текстильной фабрики, родственников и жены.
Я смотрела, как дождевая вода растекалась по стеклу. Люди, автомобили, улицы – все было в каких-то разводах, переливалось, как пятна бензина в лужах, и словно светилось изнутри. По улицам двигались смутные мерцающие тени.
– Ты скучаешь по родному городу? – спросила я.
– Да, каждый день, – ответил Бекташ. – Иногда по ночам мне снится, что я брожу по этим старым пыльным улочкам. Повсюду коты, духота, запах кофе и сладостей, жареного мяса и свежевыстиранного белья, муэдзин кричит