за эту веру мне придётся в карцере помереть, я на это согласный.
Водянский перекрестился.
– Дай-то Бог.
Антип обвёл слушающих взглядом, все обступили стол.
– Ни дай Бог, какая-нибудь сука, стуканёт на батюшку, на перо посажу, без лишних разговоров, политические, вас касается.
– Да не стращай ты их, Антип Поликарпович, на всё воля Божья.
– Ну, ты отец Вячеслав даёшь, хорошо тебе, у тебя на всё воля Божья. И сколько ж тебе за твои проповеди наболтали?
– Да, самую малость, – усмехнувшись, ответил батюшка.
– Десять лет, с учётом рецидива.
– Так ты у нас ещё и не первоход.
– Выходит так.
– Ну, Бог даст, уживёмся.
Казначей поднялся из-за стола.
– Благослови, батюшка.
Он сложил руки для благословения и наклонил голову. Священник встал.
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Он перекрестил его.
– И меня благослови, батюшка, – прошепелявил Беззубый.
– Во имя Отца и Сына и Свягаго Духа, аминь.
– И меня.
Водянский тоже подошёл к нему. Постепенно, за благословением выстроилась большая очередь.
В барак вошёл начальник лагеря Глушко, с двумя солдатами.
– Ну, я так и думал, – усмехнулся он.
– Как же вы меня достали, со своей религией, безмозглые фанатики. Взять его, и в карцер, – приказал он солдатам, не раздумывая.
Те быстро схватили отца Вячеслава и вывели вон.
– Ну – ну, – опять усмехнулся Глушко.
– Рабы Божьи? Я вам устрою рабов Божьих.
Презрительно плюнув, он вышел вслед за своими солдатами.
– Вот же тварь, опять началось, и этого заморит, падла, – зашепелявил Беззубый.
– Нужно что-то делать, Антип Поликарпович, – подошёл к нему полковник.
– Как пить дать, убьет он его. Нельзя этого допустить, нужно что-то делать.
– Ша фраера, слухай сюда, – поднял руку Казначей.
– Батюшка правильно говорит, с нашего молчаливого согласия, краснопёрые над Россией глумятся, царя нашего убили, священников наших убивают, да церкви рушат. Сколько ж можно-то?
– А что мы можем, Антип Поликарпыч? – перебил его зек, со шрамом на лице.
– Ты полковник тоже заладил, делать, делать, а что делать то?
– Кое-что можем. Он вон, на смерть верную идет, улыбаясь, а нам, слабо? Короче так, фраера, объявляем всем бараком голодовку, пока батюшку не вернут. Ни дай Бог увижу, что кто-то по углам шкерится и жрёт, заставлю руку свою сожрать.
Глушко доложили, что третий барак, в полном составе, уже второй день, отказывается от еды. Он вызвал к себе Казначея.
– В чём суть вопроса? – посадив его перед собой, негромко спросил начальник.
Зная об авторитете Казанцева, Глушко старался иметь его расположение. Несколько лет назад, Казначей одним своим словом остановил бунт в лагере, который чуть не стоил ему погон.
– Зачем