по мнению Маши, и вовсе об этом не знал.
Мысли эти Машу не оставляли. По вечерам, сидя в своей спальне перед зеркалом, смывая макияж или накладывая на руки крем, Маша всегда смотрела на отражавшуюся в зеркале кровать и думала, как же будет, если на кровати вместе с ней будет лежать чужой мужчина, да ещё имеющий на неё, Машу, какие-то права. И что с ним это будет по-другому, совсем не так, как случилось десять лет назад на кухонном диванчике. Телевизор Маша купила уже после института, а до того смотрели они с Алей интересные передачи на первом этаже в квартире Фёдора Михалыча. Когда грянула вседозволенность, по телевизору стали показывать откровенные фильмы и рассказывать о запретном раньше сексе, о самом существовании которого российская аудитория узнала совсем недавно. Маша купила свой телевизор именно потому, что смущалась смотреть эротические сцены, сидя за спиной Фёдора Михалыча и под хихиканье Альфии, восклицающей: «Что делает, шайтан, ай!»
В конце концов Маша решила попробовать, так ли хорошо то, что она видела на экране, или всё это игра и обыкновенный театральный обман. Ей как раз исполнилось двадцать пять – возраст, по Машиному мнению, переломный.
По утрам Маша расчёсывала свои длинные каштановые пряди, подкрашивала и удлиняла и без того длинные ресницы, оттеняла золотистым светло-карие глаза, красила губы и думала: «Зачем я это делаю? Ведь всё равно сегодня все будут во мне видеть только фармацевта!»
Придя на работу, Маша надевала лодочки на высоком каблуке: ей хотелось казаться выше, хотелось, чтобы её заметили, выделили из аптечной картинки. Её выделяли: именно к ней больше всего обращались с вопросами пожилые дамы, её просили помочь старики в старомодных драповых пальто. Но мужчина, который бы изменил её жизнь, всё не появлялся.
– Жизнь подошла к моменту принятия решения, – ежедневно зудела ей в ухо Зина Линькова.
От Зины отвязаться было невозможно, потому что она не просто работала вместе с Машей в аптеке, но и жила неподалёку от их посёлка. А уж когда Зина узнала, что у Маши никогда не было «отношений», то стала называть подругу «последней девственницей Москвы и её окрестностей». И её желание приобщить Машу к плотским радостям стало просто маниакальным. Зина знакомила Машу с друзьями, соседями, родственниками, приводила в аптеку своих отвергнутых поклонников и бывших любовников, но всё впустую. Маше не понравился ни один из них, она не могла представить никого из парней за столом в её уютной квартире. Глядя на мужчину, который так старательно развлекал её в театре перед спектаклем, Маша вдруг начинала представлять его носки в мокрых пятнах пота, какие, она помнила, были у маминого мужа. Один из ухажёров приходил по вечерам в аптеку. Он приносил капучино в пластиковом стаканчике с круглой высокой крышкой и свежие, упоительно пахнущие ванилью эклеры. После восьми вечера посетителей почти не было, и неспешные разговоры в комнате отдыха за кофе с пирожными перед маленьким телевизором нравились Маше. Но стоило парню попытаться