И с отрядом в сто казаков направлялся для укрепления гарнизона Каменецкой крепости[7], получив при этом приказ провести туда под охраной обоз с деньгами и оружием. Тяжелогруженые повозки двигались медленно, да и сам переход выдался до безумия утомительным. Привыкший к быстрым казачьим рейдам Сирко чувствовал себя заложником этого обоза, понимая, что в случае нападения татар его отряд не будет иметь возможности ни маневрировать, ни преследовать врага. Однако изменить что-либо в этом течении событий и обстоятельств он тоже был не в состоянии.
– Сколько верст до крепости, сотник? – подъехал он к Гурану. Передние повозки остановились, и теперь отставшая часть обоза медленно, с грохотом скатывалась в котловину, присоединяясь к общей кавалькаде.
– Верст, наверное, тридцать. Где-то здесь, наверное, должен быть родничок или озерцо. Надо бы передохнуть.
– Разбивать лагерь только на равнине. Я не хочу, чтобы половина казаков погибла под камнями, которые будут сбрасывать на нас с этих круч, – повел Сирко взглядом по гребню каньона.
– Места, конечно, смертомогильные, – неохотно согласился Гуран.
Этот сильный, до грубости властный сотник не привык, чтобы ему перечили. Еще меньше он привык к тому, чтобы менять свои решения. Однако сейчас вынужден был согласиться с Сирко. И не потому, что тот был полковником, а потому, что его словами говорила сама воинская мудрость.
– Правда, татарской коннице здесь тоже не развернуться, не то что в степи.
С одной из скал взлетел старый орел. Устало распластав огромные косматые крылья, он пошел прямо на Сирко, словно понимал, что именно этот человек привел сюда обоз, чтобы нарушить его спокойствие. И в какое-то мгновение полковнику показалось, что хищник действительно нападет на него, он даже машинально схватился за рукоять пистолета.
Но орел лишь на несколько мгновений приостановил свое величественное парение, нацелившись при этом на вожака человеческой стаи рыжеватым клювом и изношенными, потрескавшимися когтями, и полетел дальше, беспечно зависая над вспотевшими, такими заманчивыми мясистыми крупами лошадей. А когда обоз наконец-то был собран и охрана заняла отведенные ей полковником места, орел важно, словно выполнивший свою миссию командующий, снова удалился к шатру скалы, чтобы оттуда, с господствующей возвышенности, наблюдать за тем, что будет происходить дальше.
– Опять этот чертов орел. Плохая примета, – проворчал Гуран, вытирая раскрасневшееся, со слегка обвисающими потными щеками лицо тыльной стороной ладони. – Не терплю, когда над обозом появляются орлы и воронье. Эй, стрелки, кто пометче! Злотый тому, кто снесет со скалы эту стервятину! – указал он саблей на вершину.
– Прекратить! – вмешался Сирко. – Никакой стрельбы! Это дьявольское провалье мы должны пройти как можно скорее и тише. Не привлекая татарское воронье.
Однако и он тоже на какое-то время засмотрелся на величественного, по-королевски восседающего на скале-троне, могучего