встал.
Коптельцев глянул на него беспокойно.
– А наездник, – опять поправил Зайцев.
Способ был рискованный. Зайцев вспомнил троицу на вокзале. Но лучше так, покончить разом, чем каждый день трястись и дрожать.
– В свободное от службы время – наездник. А служил он инструктором Высших кавалерийских курсов. Что-то мне подсказывает, что кавалерия со свойствами фосгена знакома лучше, чем со свойствами клофелина. А ты звони. Если хочешь.
И повернулся к Коптельцеву спиной.
Он еще успел заметить, как белая рука дернулась к телефону – да так и распласталась морской звездой на полпути.
Когда он отпер дверь, квартира, по обыкновению, была темна. Зайцев заглянул на кухню. В кухне стояла светлая ночь. Еще светлей она казалась от развешенного на веревках белья. Зайцев на всякий случай щелкнул светом и тотчас погасил желтую лампочку. Сектанток-странниц, «кухарки» да «няньки», в кухне видно не было.
С кем бы ни связалась Паша, устало подумал он, мозги ей еще не полностью отшибло: она была осторожна. Не сверкала своим новым hobby перед соседями.
В комнате он повесил пиджак («спинджак») на стул, бросил кепку на стол. Сел на кровать. Раздеваться не стал. Быть арестованным и голым не хотелось. Одеваться, прыгая на одной ноге, попадая другой в штанину, – перед оловянными буркалами гэпэушных молодцов? Нет, увольте.
Расстегнул только ворот рубахи и повалился на бок.
Глава 4
Зайцев увидел за окном серенькое, влажное утро. Потом ощутил тесноту одежды, в которой проспал всю ночь. И только потом понял, что проснулся сам, а не был разбужен требовательным стуком в дверь.
Никто за ним не пришел.
За окном слышалось шкряб, шкряб: Паша уже мела тротуар своей колючей метлой.
Не в эту, по крайней мере, ночь.
– На Шпалерной, – объяснила телефонная трубка. – Казармы.
От слова «Шпалерная» у Зайцева во рту появился мерзкий привкус, а перед глазами – кислый зелено-коричневый цвет тюремных коридоров. Их цвет, неровную поверхность – «Лицом к стене!» – он хорошо изучил.
Можно всю жизнь жить в Ленинграде и не бывать, скажем, на Загородном проспекте. Обычно люди снуют по одним и тем же маршрутам каждый день. И хотя по вызовам бригада моталась по всему городу, на Шпалерной Зайцев не был с того самого дня, вернее ночи, когда его вывезли из тюрьмы ГПУ в теплом, кожей и бензином пахнущем брюхе черного «Форда». Уже не арестованного, но еще не понятно кого.
– Знаю, где это. Ага. – Он повесил трубку.
А еще на Шпалерной, помимо тюрьмы ГПУ, как выяснилось, помещался ККУКС. Курсы усовершенствования командного состава. В одной из трех К содержалось указание на то, что курсы эти были кавалерийские, но может, что красноармейские. В прошлой своей – императорской – жизни ККУКС был Высшей офицерской школой.
– Чего лыбишься? – поинтересовался Самойлов.
– Да адрес один – в центре города. Думал, за город трехать придется.
Самойлов