вперед, а его старуха все еще лежит на земле, все еще ждет погребения. Самому не справится с похоронами. Надо идти к людям, просить помощи. Да и разузнать, не встречал ли кто чужих вчера, рассказать всем о свершившемся злодеянии. Молва людская быстро летит, глядишь, и догонит убийц, и схватят их воины, и отомстят…
Стойбище его племени стояло у самого начала ущелья, там, где река с шумом вырывалась из скальных объятий и растекалась по долине – не пологой, но плавно спускающейся к Теплому Озеру. Десяток юрт примостились между стелющимися ветвями можжевельника и валунами, так давно спящими под открытым небом, что и забыли, когда были единым целым со скалами, разрубленными водой пополам. Еще не все люди вернулись с летников, но у каждой юрты хлопотали женщины, просушивая кошму под пока греющим солнцем, готовя суп из остатков сушеного мяса или сухих творожных шариков, которые каждая хозяйка катала из сквашенного молока. Скоро весь скот спустят с гор, посчитают приплод, отдадут дань вождю и устроят пир! Вот тогда приготовят хозяйки бешбармак из свежего мяса, приправив его кусочками теста, сваренного в густом бульоне. В такие дни Джаркын с Айтулин ездили в гости. Айтулин готовила боурсаки. Ох, и вкусные они у нее получались! Джаркын менял барана на муку. Айтулин топила курдючное сало и обжаривала в нем кусочки теста.
Стариков принимали радушно. Бывает и побурчит какой хозяин, но блюдо бешбармака не пожалеет. А Джаркын с Айтулин и не к каждому захаживали! Были среди поселенцев их родственники, с ними и благодарили Тенгри за покровительство, а Умай – за приплод и детей, не забывая попросить и о здоровье.
Теперь же Джаркын шел к людям один, и не в праздник, а с бедой. Не готов он к ней – к беде. Сколько раз они с Айтулин перемывали косточки той, что в прошедшую ночь явила свой страшный лик! Спорили, кто кого переживет. Вот теперь и спорить нечего. Он остался. Один. Еще лежит жена на земле, а сердце опустело, тоска заполнила обмягший мешок старой плоти, каким-то чудом еще умеющий чувствовать. Любил ли он жену?.. Любил! Ласкал, пока была молода, жалел в старости. Обижал – тоже бывало. А что обижал-то? Она и поворчит, да и то – за дело, а он… Как-то совсем плохо стало, все тепло из груди как из перевернутого бурдюка вниз слилось, и потяжелели ноги, не поднять… Джаркын грузно осел, оперся заскорузлыми ладонями о холодную землю. Открытым ртом ловит воздух, а он – мимо рта, и сжалась грудь, и сердце то стукнет, то замрет.
– Дедушка, вы чего здесь?
Джаркын поднял голову. В тумане перед ним в жарких одеждах сидит… лягушка. Влажной лапкой поводит по щеке, завела свою песню. Джаркын отмахнулся, а она толкает, тормошит. Старик воротит голову, да не отвертишься – настырная! Да как плеснет водой, туман сразу рассеялся, и превратилась лягушка в девушку.
– Кто ты? Что тебе надо?
– Я – Айгуль! Пойдемте, я вас до дома провожу.
– Айгуль… – Джаркын узнал внучку родственника. –