знаю, милая. Но думаю, правда.
– Пап, а ключ может открыть большие ворота? Я их часто вижу во сне… – вздохнула Камилла.
– Очень может быть! Думаю, что наш ключик волшебный и может открыть что-то и посерьёзнее твоих ворот.
– Ничего себе. А что же открывают волшебными ключами?
– Это уж тебе решать, принцесса, – поцеловал её в лоб отец и, надев на взъерошенные волосы Камиллы шапочку для сна, добавил: – С наступающим днем рождения, дочь.
– Папа, – прошептала она, когда он уже подходил к двери. – Я люблю тебя! Ключик буду беречь…
Господин Штейн послал ей воздушный поцелуй и вышел из комнаты. Камилла ещё немного посидела, разглядывая со всех сторон свой драгоценный подарок, и снова легла спать. Открытое яйцо она положила под подушку.
А вот Георгию не спалось. Он вернулся в мастерскую. Утром ему предстоял визит к царю. Мастер должен был показать владыке новенькие драгоценные игрушки, сделанные для царских детей к Новому году. И если правителю всё понравится, Георгий получит деньги и купит новый экипаж с белыми лошадьми, о каких мечтала Камилла, или всё-таки решится на долгожданную поездку в Париж.
Но всё это позже – до обеда у принцессы Ками намечался урок французского. А вот после Георгий запланировал праздничный обед в честь дочери. Хотя та и не любила застольных посиделок ни в её, ни в чью-либо честь. Но господин Штейн пообещал, что трапеза будет недолгой и придут только друзья-родственники. А вот потом они вдвоём отправятся в театр. Вот такое времяпрепровождение Камилле уже нравилось. Она обожала смотреть на красивых актеров и забавных артисток, изображающих то радости, то страдания. Она и себя представляла на сцене, только в роли певицы. И она репетировала. Правда, только дома перед зеркалом и шепотом. Так она не заикалась. Но стоило гувернантке или отцу постучать, девочка вмиг замолкала и делала вид, что занимается арифметикой или читает пушкинские сказки.
Пока Георгий планировал будущий день и бесконечно ходил по комнате, под окнами дома остановилась карета. Штейн притушил свет и, скрывшись за темной занавеской, выглянул в окно. Из экипажа никто не выходил и никто в него не садился. Лошади, раздраженные ночным морозом, чихали и фыркали. Вороная била копытом по мостовой. Сама карета выглядела весьма странной. Раньше Георгий не видел её в этих краях. Она словно была обтянута змеиной или крокодиловой кожей, зловеще переливающейся в тусклых лучах уставшей за ночь Луны. Постояв минутку, кучер припустил лошадей, и карета с визгом исчезла так же внезапно, как и появилась…
– Странное время, нехорошее, – произнес вслух Георгий и, опрокинув стопку коньяка, постарался уснуть. Нет, он не любил спиртного. Просто Георгий Штейн чувствовал страшные перемены и первый раз в своей жизни боялся. Меньше за себя, больше за Камиллу. Коньяк не прогнал тревожных мыслей, но вскоре позволил погрузиться в крепкий сон. И Георгию приснился отец. Петр Штейн давно умер, но частенько являлся сыну во сне. Порой даже давал мудрые советы. На сей раз он пожал сыну руку, по достоинству оценив