обсасывает палец, на который попало горячее масло, чистит рыбу и режет овощи. Обычное сонное выражение на это время исчезает с лица, глаза живые и быстрые, движения точны, будто всю жизнь занимается рукопашным боем.
– Ты как японский пылесос, – говорит из своего угла Яно, когда Ислам залетает из коридора в комнату за забытыми в картонной коробке приправами. – Всё время бегаешь, бегаешь…
Он сидит в своём кресле, поджав ноги и практически утонув в горе разбросанных на полу – или на любой ровной поверхности – вещей.
– Тебе бы не помешал сюда пылесос, – говорит Ислам.
Любой, кто заходил сюда в первый раз, терял дар речи. Ребята, что проходили мимо открытой двери, на некоторое время подвисали, влипая взглядами в разницу между половинами комнаты.
– Знаете, на что похожа ваша каморка? – замечает как-то Лёня. – На инь и ян!
– Чур, я играю белыми, – лениво отзывается Ислам. Он развалился на вращающемся кресле, катает в пальцах шарик жвачки.
Яно из своего угла бросает на них пустой взгляд и возвращается к дискретной математике. Это один из дней, когда его положение держится на волоске: эстонцу пришлось отбросить все свои увлечения, чтобы вцепиться зубами в гранит науки. Хасанов не сомневается, что он выкарабкается. Человеку, который живёт кверху тормашками, трудно угрожать падением.
– Постой-ка, Лёнька, а где это у меня здесь капелька чёрного?
Лёня смеётся.
– Разгильдяйство – вот твоя капелька чёрного. Если тебе предметно, то вот, допустим, эта куча носков. Очень похожа.
– Уговорил, – ворчит Хасанов. Носки бы, конечно, с пола нужно убрать, но ему недосуг.
– А его капелька белого, – продолжает развивать тему Леонид, – наверное, он сам. Смотри, какой симпатичный сидит. Вроде и умница, и нос – посмотри, какой нос! Вот сейчас, в профиль… Женщины будут кипятком от него писать. Главное, чтобы они не видели всего этого бардака.
– Такой чистый и во фраке, – смеётся Ислам, вспомнив старый анекдот.
Где-то посередине комнаты из-под завалов и индийского цветастого коврика выползает пол, просторный и немного офигевший, без препятствий бежит прямо до двери. На его пути встают лишь ножки кровати да стул на колёсиках. На стенах всего один плакат и пара надписей над столом, оставленных предыдущим жильцом. «Верь в себя, иначе в Тебя не поверит никто», – гласила одна из них, и Ислам решил её оставить. Первый курс, вокруг сплошная неизвестность, и он чувствовал, что поддержка не помешает. Даже такая. А потом – потом просто свыкся с этим пожеланием. Любил, устроив на руках колючий подбородок и запустив какую-нибудь музыку, думать о человеке, который её написал. Что же с ним сталось? Поверил ли он в себя – и насколько?..
Нельзя сказать, что Ислам какой-то особенный музыкальный гурман. Вот Яно – этот да, гурман из гурманов. Хасанов же может до хрипа в колонках гонять «Nickleback», Джона Бон Джови или какой-нибудь ещё популярный на радио рок; у него имеется дискография Мадонны и Майкла Джексона,