приглушила свет. В полумраке стилизованные розы на простынях и обоях светятся – как и ее большие глаза. Но я так вымотался за день, что, скорее, меня просто подводит зрение – картинка тускнеет, как на мониторе с пониженной в целях энергосбережения яркостью. Я раздеваюсь и складываю свои вещи поверх одежды Натали на стул в изножье кровати. Скользнув под одеяло, я льну к ней, но она отстраняется, прижимает палец к моим губам и шепчет:
– Давай сперва убедимся, что он спит.
Я опускаю голову на подушку и кладу руку на ее голое плечо. Мы смотрим друг другу в глаза, и в душе у меня наконец-то, впервые за этот долгий день, воцаряется покой.
– Стоило туда ехать? – тихо спрашивает она.
– Пожалуй, да. Меня снабдили кое-какими сведениями. Но фильм, увы, я не раздобыл. Надеюсь, Марк не расстроится.
– С чего бы ему расстраиваться?
– Я пообещал показать ему тот фильм с Табби еще раз, но кассета каким-то образом испортилась. Одним словом, Табби стерся.
– Может, он позабудет. Он все время пытался изобразить этого твоего Табби для меня. Показать, как он выглядит. Поначалу я смеялась, но потом мне это поднадоело.
– Может, стоит спровадить его к твоим родителям, – не лучшее предложение, и я это прекрасно понимаю, но теперь у меня есть повод ввернуть: – Кстати, они собираются меня вытурить.
– Они не знают, что ты здесь, да даже если бы и знали…
Мне интересно услышать конец этой фразы, но – приходится пояснить:
– Я должен выселиться из их дома до своего дня рождения.
– Что ж, здесь – не их дом.
– Ну, они ведь купили его?
– И отдали мне. Поэтому я решаю, кому тут жить, а кому – нет.
Надеюсь, Николас в этот твой белый список не входит, думаю я, а вслух говорю:
– Я думал, ты не любишь споры.
– Бессмысленные споры – верно, не люблю. А ты что, спорить собрался? – она вдруг отстраняется от меня, и этот жест меня озадачивает, а потом я понимаю, что она просто хочет рассмотреть выражение моего лица получше. – Если что-то принадлежит мне – оно моё.
– Тут и не поспоришь.
Натали поднимает голову и прислушивается к тишине в комнате Марка. Ее прохладные мягкие пальцы забираются под одеяло и хватают меня за чувствительное местечко.
– Вот и не надо спорить. Давай-ка я немного восстану против родительской воли.
– Я, как чувствуешь, уже восстал.
– Ах, Саймон, – негромко произносит она, но не слишком укоризненно, потому что шутка вышла слабее, чем ее предмет. Она ложится на спину, и я начинаю целовать ее веснушки одну за другой – процесс, который ведет под одеяло и заставляет ее прижаться ко мне. Я играюсь с ней так долго, как только мы оба можем вынести, но перед самым моментом сближения замираю.
– Что это за звук? Это компьютер Марка?
Натали приподнимается над нашим стилизованно-цветочным ложем.
– Я ничего не слышу.
– Наверное, я просто устал. Но не слишком, – говорю я, и она принимает меня в себя. Когда мы достигаем определенного ритма, мне кажется, что я слышу шум снова, но к тому времени все мое внимание