поздно. Да и приезжать тебе больше некуда. Извини, но я тебя очень сильно подставил. У меня больше нет квартиры.
– У тебя что, пожар? – Егор, держа правой рукой телефон, левой неуклюже натягивал на себя джинсы.
– Хуже, я все проиграл. Я думал, что сумею разгадать систему, но ее нет. Дай мне слово, что ты никогда не будешь играть в рулетку, – голос Анатолия Коваленко с каждым словом становился все тише и словно куда-то уплывал.
– Какая система, какая рулетка?! Отец, ты где? Дома?
– У меня нет больше дома. Дай мне слово, что ты никогда не будешь играть.
– Я никогда не буду ни во что играть. Ты дома?!
– Вот и хорошо. Тогда прости меня за все и прощай.
Телефонная трубка хрипло булькнула, будто в нее плеснули воды, и затихла. Мчась по еще не проснувшемуся утреннему городу, Егор поочередно набирал то мобильный то домашний телефоны отца, но ни один номер не отвечал. Подъезжая к «военному городку», как местные жители называли квартал, построенный специально для отставных военных, он сразу отметил два распахнутых настежь отцовских окна. Потом Егор бесконечно долго одной рукой нажимал кнопку звонка, а другой, срываясь и путаясь в ключах, открывал дверные замки. Наконец, дверь подалась, и на Коваленко пахнуло едкой гарью. Несмотря на открытые окна, вся квартира была затянута кисейно-белесым смогом.
– Отец, ты где?!
И в комнате и на кухне было пусто. Не было не только отца, но и практически никакой мебели. В комнате в металлическом тазике, стоявшем рядом с письменным столом, еще дымился пепел, а пол вокруг был засыпан обрывками каких-то записок. В кухне на краю мойки стояла недопитая бутылка водки, а рядом с ней серебрился пустой блистер из-под димедрола. На дне мойки поблескивал влажными каплями светло-серый наждачный брусок.
– Отец, ты где?
Цепочка крупных ярко-вишневых пятен тянулась по давно немытому полу от мойки к ванной комнате. Уже прекрасно понимая, что именно произошло, Егор потянул на себя единственную оставшуюся закрытой дверь и тут же зажал рот рукой. Отставной майор артиллерии Анатолий Коваленко лежал, закинув голову на задний бортик ванной, закрыв глаза и чуть приоткрыв рот. Скрывавшая его тело вода была похожа на свежевыжатый томатный сок.
– Что ты наделал?
Егор, много лет проработавший оперирующим хирургом, еще со студенческой скамьи привыкший к крови и трупам, при виде беспомощно лежащего в окровавленной ванне отца, совершенно потерял голову. Прекрасно понимая, что отец мертв, и исправить уже ничего нельзя, он отчаянно хлестал его ладонью по щекам, пытался сделать искусственное дыхание, а потом слил воду и перетянул полотенцами изрезанные от локтя до запястья руки. Только через полчаса он вышел из ванной комнаты и позвонил в милицию, «Скорую помощь» и Ольге. Приехавший врач вернул Егора к реальности уколом феназепама, и он до полудня объяснял следователю, каковы были в последнее время его отношения с отцом, как он обнаружил тело, почему слил