как архитектурное новшество в храмоздании, появился на Руси в начале XVI века. Последнее слово – древнерусский он или итальянский – остается за специалистами, которые еще не произнесли его (чаще они склоняются ко второму). Мы же постараемся увидеть его духовно-художественный смысл. Прежде всего, шатер – образ и символ духовного «неба», ничем по значению не отличающийся от купола. Библейский пророк Исайя называет небо именно шатром: «он простер небеса как тонкую ткань, натянул их, как шатер для жилья» (Ис 40:22). Формы шатра с особенной силой подчеркивают высоту этого «неба», его запредельность, недоступность. Стоя внутри Покровского храма или любого из приделов собора, ловишь себя на том, что по ощущению ты как будто глубоко внизу.
13. Церковь Вознесения в Коломенском. XVI в.
14. Мечеть Кул Шариф в Казани
15. Вид храма Василия Блаженного с северо-востока
16. Переходы в интерьере храма
17. Шатер храма Покрова Богородицы, внутренний вид
Но не менее важно, что шатер – чрезвычайно эффектный архитектурный элемент для внешнего впечатления от храма (илл. 15).
И в этом смысле – уже во многом светский. Не случайно, когда в следующем, XVII столетии шатры стали завершением башен Кремля, они, смягчив их суровость, придали ему, скорее, сказочный, даже игрушечный, но совсем не храмовый вид.
Кроме того, шатровое завершение храма предполагает резкое сужение, уменьшение его внутреннего пространства. Посмотрим с этой точки зрения на интерьер храма Василия Блаженного.
Вот что говорит «Степенна́я книга»:
…поставлена бысть премудро и дивно разныя церкви на едином основании»[19].
Насколько глубоко это единство? Центральный шатер подчиняет себе 8 окружающих его храмов – уже не шатровых, а башенных, но тоже вертикальных, узких внутри. Соединены же храмы между собой только узкими коридорами, снаружи незаметными. Кажется, что все храмы открываются в единое внутреннее пространство, но это не так. Зримого единства, «соборности» интерьера, столь впечатляющей в храмах более древних, крестовокупольных и даже базиликах, здесь нет.
В отличие от монументального внешнего облика собора, интерьер его оставляет впечатление тесного лабиринта, прерываемого вертикальными пространствами раскрытых вовнутрь столпов[20](илл. 16–17).
Коридоры не соединяют приделы с центральным храмом, они оказываются чем-то вроде внутренних папертей, отделяя один храм от другого (кстати, и причт у каждого из них был свой). Собор изнутри предстает как сумма отдельных сооружений, рассчитанных на аскетическую, почти индивидуальную молитву. А снаружи он – сплошной праздник, восторг, торжество смело сопоставленных архитектурных форм, несколько даже пестрящих в глазах. Такой контраст внешнего и внутреннего абсолютно уникален в православной храмовой архитектуре.
Поэтому,